— Вспомнил. Его отряд брал Коммерческое училище, где должен был разместиться их штаб.
— Там все было подготовлено к новому восстанию, — продолжил Лобов. — Даже день назначили — десятое мая. План, судя по этим инструкциям, был тот же, что и в июле восемнадцатого, — начать сразу в Ярославле и Рыбинске с одновременным наступлением интервентов с севера.
Прочитав инструкции, Лагутин сказал:
— Теперь Малинин и Польских мигом угомонятся. Готовился новый мятеж, а они заговорщиков выгораживают.
— Может, заодно с Дробышем?
— Вряд ли, действуют они грубо и непродуманно. Вероятней всего, они просто пешки в чьей-то игре. Того же Троцкого. В любом случае теперь можно передавать дело в Ревтрибунал. Против таких фактов возразить будет нечего.
Лобов в сомнении произнес:
— А может, оставить эти бумаги про запас?
Лагутин посмотрел на начальника иногороднего отдела недоуменно. Тот объяснил:
— Если за Малининым и Польских стоит председатель Реввоенсовета, то их сейчас, в запале, никакие доводы не остановят. И Лев Давыдович при его раздутом самомнении свою ошибку с Дробышем не захочет признать. Значит, главное сражение нам дадут впереди. Вот на тот случай и припасти инструкции Дробыша. А заодно посмотреть, как его защитники дальше будут действовать, как проявят себя.
Лагутин с сожалением сложил инструкции в отдельную папку — доводы начальника иногороднего отдела показались ему вескими.
— Убедил, Андрей Николаевич, — вздохнул он. — Обидно только: защищаем Советскую власть, а перед тем же Троцким юлить приходится.
— Не пойму, что он за человек. Почему возле него столько всякой дряни?
— Время покажет.
— Оно, время, всему оценку даст, — согласился Лобов.
Они не договаривали, хорошо понимая друг друга.
Лобов спросил председателя губчека о Бусыгине.
— Арестованный адвокат Нагорный признался: штабс-капитан часто ночевал у его сестры в Хожаеве. Послали туда наряд чекистов, но Бусыгин так и не появился там. Нюх у него прямо собачий.
— Скрывается в городе?
— Кто знает. Между ним и Дробышем не было полного согласия. Полковник осторожничал, старался оттянуть мятеж до подхода интервентов. Штабс-капитан действовал наглей, говорил Нагорному, что в городе есть люди, хоть сейчас готовые к восстанию, что за Волгой собираются отряды из бывших офицеров и дезертиров. С одним из таких отрядов вы с Тихоном перестреливались на Гурылевском хуторе. Возможно, Бусыгин опять в лесах. Так или иначе, но кроме группы Дробыша он поддерживал связи еще с какой-то организацией…
7. Госпиталь
Как только Тихон немного окреп, к нему пропустили начальника иногороднего отдела.
От него узнал о списке, спрятанном в пресс-папье. Аресты обошлись без перестрелок — безотказно действовал переданный Тихоном пароль: «Я от Василия Васильевича».
Рассказал Лобов и об исчезновении штабс-капитана Бусыгина. Но Тихон чувствовал: чего-то он не договаривает. На расспросы начальник иногороднего отдела не сразу ответил:
— Троцкий пытается опротестовать арест Дробыша, требует вынести этот вопрос на Коллегию ВЧК.
— Зачем? Ведь тут все яснее ясного!
— Нам-то ясно, а ему кто-то иначе дело представил.
На другой день в город приехал представитель ВЧК. Он разговаривал с Лагутиным, с товарищем Павлом. Малинин и Польских занервничали, в обход губчека хотели освободить Дробыша. Чекисты расценили это как преступление по должности, арестовали их. Кто-то сразу же донес об этом в Реввоенсовет. Из Петрограда примчался представитель Троцкого, требовал отдать Лагутина под трибунал. Ни с чем уехал в Москву — губком партии одобрил действия председателя губчека.
Лобов в госпиталь неделю не заходил, Тихон беспокоился, что происходит в губчека. И в это время его навестил неожиданный посетитель.
Озираясь по сторонам и кого-то разыскивая глазами, в палату вошел мальчишка в накинутом на плечи халате, свисающем почти до полу. Худенькое лицо показалось Тихону знакомым, пригляделся и окликнул:
— Пашка!
Тот обрадованно заулыбался, заспешил к нему.
— Ты как здесь очутился?
— Вас пришел проведать, товарищ Вагин, — по-взрослому энергично пожал Пашка его руку, сел на табуретку, положив на колени островерхую «богатырку» с красной звездой. Под халатом плотная гимнастерка, крепкие брюки, подпоясанные кожаным ремнем. — Едва признал вас, товарищ Вагин, — солидно откашлялся в кулачок мальчишка. — Ужас, как отощали.
— Крови много потерял. Сейчас уже оклемался, в прежний вид прихожу. А вот тебя, Пашка, и впрямь трудно узнать — вон как вырядился.
— Это меня дядя Миша, — смутился мальчишка.
— Какой дяди Миша?
Лицо Пашки стало серьезным и грустным:
— Помните, вы меня в госпиталь вели, так все спрашивали, какая у меня фамилия?
— А ты мне Пашкой-хмырем назвался?
— Ну. А вы мне сказали, нет такой фамилии — хмырь.
— Верно.
— От страха и голодухи всю память отшибло, не помнил я своей фамилии. А теперь меня дядя Миша Лагутин к себе взял. У него кроме меня еще двое мальчишек коммуной живут — сами квартиру убирают, обеды готовят. Мне понравилось, я и остался.
— Молодец! Товарищ Лагутин — мужик что надо.
Наклонившись, Пашка прошептал в самое ухо:
— Их с товарищем Лобовым зачем-то в Москву вызвали.
Тихон догадался: Троцкий настоял на своем — и на Коллегии ВЧК будут рассматривать действия ярославских чекистов. Стараясь скрыть волнение за товарищей, спросил:
— А как ты, Пашка, прорвался сюда? Ведь порядки здесь строгие.
— А я, товарищ Вагин, вашим братом назвался, вот и пропустили. Иначе бы ни-ни! А вы на меня не сердитесь, что я так сказал? — насторожился парнишка.
— Ну что ты, Пашка. Зови меня просто Тихон, а то заладил «товарищ Вагин», «товарищ Вагин».
Мальчишка отвернулся, всхлипнул.
— Ты чего? Обидел чем?
Пашка ладонью смахнул слезы со щек, сказал дрогнувшим голосом:
— Спасибо вам, товарищ Тихон. Если бы не вы, сгибнул бы я от голодухи.
Почти каждый день Тихона навещала в госпитале сестра. Говорила про нехватку хлопка, о последних приказах Центротекстиля, о нефти с Эмбинских промыслов, без которой фабрику хоть закрывай. И всякий раз Тихон надеялся услышать о Маше Сафоновой. В конце концов спросил сам, работает ли девушка на фабрике.
— Работает. А что? — сунулась с вопросом сестра.
— Скажи ей, что я… То есть не я… Алексей Кузьмин лежит здесь, в госпитале, в этой палате.
Нина посмотрела на него недоуменно:
— Какой еще Алексей Кузьмин? Кто это?
— Я тебя очень прошу.
— И больше ничего не говорить?
— Ничего. Ты сделаешь это? — пытался Тихон приподняться.
— Лежи, лежи, нельзя тебе двигаться, — испугалась Нина, увидев, как взволнован брат. — Скажу я ей, завтра же скажу.
Сестра ушла, а Тихон лежал и вспоминал Волжский монастырь, куда под именем Алексея Кузьмина был послан на разведку, Машу, которая спасла его от разоблачения.
А за окном синело апрельское небо, льнули к стеклу тополиные ветви с набухшими уже почками, в открытую форточку струился весенний воздух и незнакомым беспокойством наполнял сердце.
В эту ночь заснул только под утро. Глаза открыл, словно от толчка, и сразу подумал: придет или нет. И целый день смотрел на дверь, замирая всякий раз, как только кто-нибудь появлялся на пороге.
Ждал до обеда, после обеда, но вместо Маши пришла сестра:
— Сказала я ей, сказала, не смотри на меня так.
— Она придет?
— Не знаю, Тиша. Одно я поняла — этого Алексея Кузьмина она хорошо знает, в лице изменилась и прочь от меня, будто испугалась чего. Кто ей этот Кузьмин, родственник?
Тихон отвел потускневший взгляд в сторону, отчужденно произнес:
— Больше ничего не говори ей. Зря я тебя попросил.