— Нет, босс, я не спал.,- его голос, низкий, глубокий, не выражал никаких эмоций.
— Ты пойдешь в город на рассвете и осмотришь его. Запомни, нельзя, чтоб кто-нибудь тебя увидел. Не так уж часто в Трою заявляются краснокожие, — Финниган визгливо хохотнул, явно довольный своей шуткой. Джордж и Пако вторили ему, даже невозмутимый Диего, и тот криво ухмыльнулся.
На бесстрастном лице молодого индейца, а он был молод, очень молод, не дрогнул ни один мускул.
— Да, босс, я все осмотрю. И нет, меня никто не увидит. Потом я буду ждать вас у низкого холма с плоской вершиной, того, что к востоку от города.
— Молодец, парень, просто молодец! — в голосе Папаши Финнигана звучало неподдельное восхищение. — Если б ты не был краснокожим, я подумал бы, что метишь на мое место!
Окончание фразы заглушил взрыв громового хохота. На этот раз смеялся даже мрачный Диего. Индеец — босс, что может быть нелепее?!
Кваху еще несколько мгновений стоял, ожидая продолжения разговора, а потом вернулся к своему одеялу и лег на пол, подложив под голову черное кожаное седло, украшенное большими медными заклепками. Разжал кулак, что сжимал на протяжении всего разговора, и посмотрел на камень, размером с голубиное яйцо.
Камень, полупрозрачный и чуть зеленоватый, формой напоминал каплю. Его гладкую, словно отполированную поверхность покрывала искусная вязь из сплетающихся между собой линий. В более узкой части камня было отверстие, скорее природное, чем рукотворное, сквозь которое молодой индеец пропустил тонкий кожаный ремешок. И он светился. Возможно, всему виной были случайные отблески костра, падавшие на полированную поверхность, но в полумраке пещеры казалось, что в зеленоватой глубине медленно бьется крохотная искорка света. Кваху лежал, полуприкрыв глаза и ласкал камень, нежно проводя пальцами по сложному геометрическому узору. И в такт его движениям, внутри то вспыхивало, то угасало сияние.
— Слышишь, краснокожий! — Пако дождался, пока карие глаза юноши оторвутся от зажатого в руке предмета, и заорал во все горло. — Что ты носишься с этим булыжником? Или это амулет? А, ясно, амулет, для того чтоб твой револьвер не давал осечек во время перестрелки с девчонкой, — а заметив непонимающий взгляд, добавил, — перестрелки в комнатах на втором этаже салуна! Ээээ, да теперь мы будем звать тебя Вождь Каменное Яйцо! — На этот раз никто не рассмеялся.
В городе они появились незадолго до полудня. В серой от дорожной пыли одежде, на невысоких крепких лошадях, пятеро мужчин вполне могли сойти за ковбоев, что гнали табун на продажу, а теперь возвращались налегке, с деньгами в карманах и хорошим настроением в придачу. Кони шагали медленно, поднимая с земли небольшие облачка бурой пыли, всадники ловили на себе любопытные взгляды горожан.
Миссис Филлис, старая дева и ревностная христианка, знающая все воскресные проповеди отца Калагана наизусть, возмущенно фыркнула, когда Пако Гонсалес, прикоснувшись пальцами к полям шляпы, почтительно осклабился, пожирая глазами ее плоскую грудь, едва заметную под строгим коричневым платьем. А затем, с нескрываемым любопытством, уставилась им вслед.
— Эй, мистер! — голос говорившего более всего напоминал жабье кваканье, — в нашем городе дикари не нужны. Им тут не рады, мистер!
Финниган остановил коня и медленно обернулся. На крыльце маленького деревянного домика, в сплетенном из виноградной лозы кресле — качалке сидел лепрекон. На сморщенном, словно печеное яблоко, личике выделялся огромный, поросший длинными волосами, нос. Слезящиеся блекло-голубые глаза обрамляли красные, воспаленные веки, маленький рот искривился в недовольной гримасе. Редкий белый пушок, заменявший гному волосы, не мог скрыть розовой, как у молочного поросенка, кожи.
— Мистер, ты меня слышишь? — лепрекон ткнул в сторону Финнигана курительной трубкой, сработанной из кукурузного початка. Коротенькие ножки, едва заметные под лежащим на коленях пледом, нетерпеливо постукивали по креслу.
Финниган моргнул. Наваждение рассеялось, и перед ним оказался старик, горбун или карлик, определить точнее не представлялось возможным.
— Не беспокойтесь, сэр, — мягко произнес он, прикоснувшись пальцами к своему, видавшему виды, сомбреро. — Мы не задержимся в городе надолго. Ни минутой более чем это необходимо.