Кружащиеся в хороводе воспоминания постепенно становились все ярче, оттесняя на задний план жару и провонявшую мясом бочку. Веки охотника медленно опустились и Клив, упершись лбом в шершавые, пропитанные солью доски, провалился в тяжелый сон.
Глава 2
Бен Ринго
Полночная луна заливала мертвенно бледным светом слегка колышущиеся кукурузные стебли, когда Клив серой тенью скользнул по правому краю поля. Достигнув неширокой, ярдов в тридцать, полосы желтой земли, отделявшей поле от огороженного прогнившими досками двора, он присел на одно колено. Минут на пять замер, вглядываясь в темные, затянутые бычьими пузырями окна хибары. Никого.
Лишь тихо шелестели длинные, заостренные, как наконечники копий, листья, в черном небе глухо ухали совы. И еще кое-что. Что-то среднее межу детскими всхлипами и скулежом, время от времени прерывающееся коротким похрюкиванием. Небольшая пауза, затем снова всхлипы и похрюкивания. На лице Клива расплылась довольная улыбка, обнажив пожелтевшие от табака, но еще крепкие зубы. Легко поднявшись на ноги, он по-прежнему бесшумно перетек к изгороди и, на секунду замешкавшись, поднырнул под ветхой доской ограждения. Прикасаться к древней, криво сколоченной калитке Клив не решился. Эта изъеденная ветрами и солнцем конструкция могла обрушиться на землю с грохотом, способным разбудить мертвеца задолго до прихода Страшного Суда. С быстротой и грацией горной кошки он пересек залитое призрачным светом луны пространство двора. Прижавшись левым плечом к деревянной стене хижины, осторожно выпрямился.
Теперь храп спящего в домике человека, более походил на хрип подавившегося собственным языком эпилептика. Клив помнил, как хрипел на полу салуна «Красотка Молли» городской пьяница Джим Морис, а док Берлингтон его, Клива, ножом, разжимал старику зубы. Рот Мориса пузырился густой белой пеной, чуть розовой в тех местах, где губ и языка коснулось бритвенно-острое лезвие.
Клив распахнул короткую, дубленой кожи, куртку. Откинул правую полу и положил ладонь на обмотанную сыромятными шнурами рукоять револьвера. Большой палец привычным движением сдвинул вперед веревочную петлю, охватывавшую курок. Чуть потянув рукоять на себя, проверил насколько легко выходит оружие из кобуры. Затем, едва касаясь левым плечом стены, скользнул к узкой дощатой двери, ведущей в хижину.
Мягко толкнув дверь, Клив переступил порог, и тут же в нос ему ударил тяжелый запах перегара. Плавным движением охотник достал из кобуры револьвер, одновременно взводя курок. Раздался тихий, маслянистый щелчок. Барабан провернулся, заряженная большой круглой пулей камора замерла точно напротив казенника. Дульный срез ствола, похожий на широко распахнутый глаз, описал полукруг, внимательно осматривая скудное убранство хижины.
Очаг, сложенный из плоских камней, небольшая вязанка хвороста, лежащая рядом. Слева от очага, на высоте около пяти футов, приколоченная к стене полка. На ней помятый, закопченный кофейник, небольшой котелок, кружка и грубо слепленный глиняный горшок. Фигурка Девы Марии. То ли вырезанная из дерева, то ли гипсовая, под слоем пыли, щедро смешанной с сажей и не разглядишь. Такие бесплатно раздавали в торговых миссиях лет двадцать назад. Под полкой лежал наполовину пустой мешок из-под муки, с чернильным клеймом бакалейной лавки Хейвена. Груда кукурузных початков, плетеная корзина для зерна, на треть заполненная пшеницей. Сбитый из досок небольшой стол и колченогая табуретка сиротливо жались к дальней стене хижины. Над столом — деревянное распятие грубой работы.
На полу, в центре единственной комнаты, лежал набитый соломой матрац, а на нем, лицом вверх, раскинулся Малыш Бен Ринго. Свесившаяся с края матраца голова запрокинута, круглый подбородок, украшенный жиденькой эспаньолкой, смотрел точно в закопченный потолок. Левая рука нежно обнимала большую, галлонов на пять, стеклянную бутыль, с остатками мутной, белесой жидкости на дне. Правая, откинутая в сторону, сжимала рукоять револьвера. «Кольт. Тридцать шестой калибр, морская модель», — автоматически отметил Клив. А из приоткрытого рта Малыша доносились те самые, скуляще-всхлипывающе-хрюкающие звуки.
Клив навел ствол своего ремингтона на лежащего перед ним Ринго. Пухлый толстячок, ростом не более пяти футов и двух дюймов, был одет в черные брюки классического покроя и белую шелковую рубашку с крахмальным воротничком. Тесьмяные подтяжки, словно патронные ленты, крест накрест пересекали его упитанный торс. Темные пятна жира, практически черные в призрачном свете луны, покрывали грудь и круглый, колышущийся в такт храпу, живот. Были на рубашке и другие, похожие на набрызги краски, отметины. Кровь. «Должно быть, того парня, что так неудачно выиграл последнюю в своей жизни партию покера», — сообразил Клив. Не отводя оружия от Малыша, он присел на корточки и, осторожно потянув за ствол, извлек кольт из разжавшихся во сне пальцев. Осторожно выпрямился, с интересом глядя на револьвер. По черному воронению ствола, причудливо изгибаясь, вилась золотая лоза. Изогнутая рукоятка сработана из чуть желтоватой слоновой кости. Блестящий, цвета полированной стали, барабан. В пяти каморах слабо поблескивали полусферы свинцовых пуль, еще одна была пуста. «Наверное та, заряд из которой убил бедолагу ковбоя», — подумал Клив. — «Хороша игрушка, не меньше сорока баксов. Откуда она у этого проходимца?» Поднеся кольт к лицу, он осторожно втянул носом воздух. Так и есть. От револьвера до сих пор доносился слабый запах сгоревшего пороха.