Не было видно ни калитки, ни огородика. Мир исчез. Казалось, что на всей земле остались только беспорядочно метавшиеся снежные одеяния бушевавшей танцовщицы-вьюги, ее стоны и завывания.
Тяжело по-взрослому вздохнув, Томка, стараясь не смотреть больше в окно, аккуратно нашарила валенки, натянула заштопанную материну кофту и стала будить брата. Витя, молча, одевался, посапывая от напряжения. Деревянные лаковые салазки – сделанные еще отцом – стояли наготове в сенях.
– Веревку не забыл? – строго спросила сестра, подражая матери.
Витя утвердительно кивнул.
Метель накинулась на них, как только вышли за порог, сбивая с ног, швыряя в глаза острые ледяные иглы, пытаясь увести с дороги, закружив в бешеном танце.
– Это хорошо. В такую погоду сторожа в будке сидят, – успокаивала больше себя, чем брата, Тамара.
Канал, по которому летом сплавляли лес, а зимой на берегу складировали сушняк, был недалеко, но идти надо было в гору. Добравшись почти ползком до первых штабелей дров, Тамара привалилась к сугробу, дожидаясь задыхающегося от крутого подъема брата.
Несколько минут отдыхали, а потом, таясь, начали таскать из штабелей чурки потоньше, складывая на салазки.
Окрик: «Стой, стрелять буду», – раздался, когда дрова были увязаны. Из мутной воющей снежной круговерти появился нереально огромный силуэт в перетянутом бушлате и нахлобученной ушанке.
– Беги, – толкнула обмершего от страха брата Тамара, а сама, вцепившись в поклажу, рванула в сторону оврага. Скатываясь вниз, когда не она, а уже салазки своим весом волокли ее под гору, услышала хлопок, потом еще… И тонкое, догоняющее жужжание.
Тамарка ткнулась в снег, затаилась. Прислушалась. Погони не было. Пронесло!
Оглядевшись, стала разыскивать брата в молоке чуть стихшей вьюги.
Перебравшись через дорогу, увидела торчащий из сугроба маленький черный валенок. Второй валялся в стороне.
Витька лежал за насыпью лицом вниз, прижимая к себе полешко.
«Вот дурачок, – подумала Томка, – видимо, так с ним и бежал».
Позвала, но слова унес в сторону порыв ветра.
Нетерпеливо наклонилась над братом и остолбенела, заметив тонкую струйку крови на шее.
Озаренная страшной догадкой, взвыла в смертельной тоске, еще не до конца веря в происходящее.
Схватила за плечи, затрясла мягкое податливое тело.
Витя неуверенно повернул к ней голову.
– Ты, – облегченно вздохнул. – А я д-думал сторож. Т-так испугался.
– У тебя кровь на шее. Дай сотру.
– Это ще-п-п-очка от полешка от-с-с-кочила. Ца-р-рапнула.
Пока брат натягивал валенок, Тамарка привязала полешко к салазкам. Метель неожиданно стихла. Медленно разворачивался рассвет. Впереди был нелегкий путь.
***
Утром, растапливая печку, Томка заметила в одном из поленьев глубоко засевшую весело блестящую головку пули.
– Щепочка отскочила…
Мысль о проскользнувшей мимо беде сначала окатила холодом, а потом бросила в жар.
– Витя, матери не рассказывай, как мы за дровами ходили…
Не успела Тамарка закончить предостережение, как Витька сорвался с лавки и бросился к открывающейся двери.
– Ма-ма, ма-мулечка, ма-мусечка…
Зацелованная, заплаканная, мать выкладывала на стол давно забытые продукты: кирпичик черного хлеба, крупу, макароны.
– Паек, – коротко пояснила.
«Понятно, сама не ела, нам берегла», – подумала Тамарка, с жалостью следя за темными жилистыми руками матери.
– А вот особый гостинчик, – аккуратно развернула та носовой платок с несколькими кусочками серого сахара. – На табак у солдат выменяла.
Витька не сразу протянул к лакомству руку, сначала вопросительно поглядел на сестру, испрашивая разрешения. Привык уже, что старшая в доме она.
– Бери, бери, – подбодрила мать.
Чай пили вприкуску, как до войны. Медленно перекатывая во рту сладкие, пахнувшие табаком крупинки, смакуя каждый глоток.
Разморенный от сытости и тепла, Витька заснул сразу.
Услышав его мерное дыхание, Томка, не надевая валенок, выскользнула из-под одеяла и юркнула к матери в постель. Прижавшись, вдыхая родной запах, она горячо зашептала, касаясь губами костлявых ключиц:
– Мамочка! Сегодня утром тетю Нину забрали, из дома напротив. Говорят, за дрова. У нее годовалая Нюська осталась. Давай ее возьмем. Соседки болтали, что Нюська в комендатуре еще до завтра будет. Ждут, вдруг родня объявится. Скажи, что мы родня!
– С ума сошла, да нам самим до весны не продержаться, – жестко отстранила Тамарку от себя мать.