— Гринер, да? — посмотрела я на него.
— Можно и так, — пожал он плечами. — Но отец называл меня Демъяр, в честь почившей матери.
Вот это повезло. У нас тут сиротки через одного и больные амнезией после: проклятья, кораблекрушения, падения с высоты и прочей влияющей на голову бурды, а этот даже отца помнит. Или врет?..
Мы немного прошлись и углубились в заросли несъедобной пшеницы, желтеющей здесь круглогодично. Оборонительная стена всегда была освещена факелами и кострами в башнях, отчего редкие торчащие в полях деревья отбрасывали мягкие тени, в одной из которых мы и устроились. Сначала была идея назначить ему встречу где-нибудь у Пики, но брести потом обратно по темноте забава мало приятная. Вдруг этот еще темноты боится.
— Бери, — указала я носом на раскрытую корзину с остатками королевского обеда и достала бутылку.
Пробка вылетела.
— И мне налей, — громко скомандовал переросток, запихивая индюшачью ногу в рот.
Я налила себе полную глиняную кружку и задумалась. Вдруг он сейчас с непривычки так наклюкается, что в итоге я уйду ни с чем? В любом случае, на разговоре он сам настаивал, и для начала надо бы послушать, что ему там «нутро подсказывает».
Был уже как-то похожий случай, аж убить хотелось. Нутро ему подсказало, что я пойду с ним в ночлежку. Обязательно.
— Сколько тебе лет? — задумчиво уставилась я, покручивая в руке бутылку.
— Не тринадцать, — чавкая отвечал он.
Голодный мужик, — бесполезный мужик, сколько бы лет ему не было. Как-то я не подумала, что с такими габаритами, жрать он будет, как лось. Рульку надо было прихватить.
— Точно не тринадцать?
— Семь, — сказал Демъяр, тыча носом на бутылку.
— Ну раз семь, тогда рассказывай, какого черта тебе от меня надо, и только потом дам пробку понюхать.
Обглоданная кость отправилась в полет.
— Мне семь раз по тринадцать.
— Чего? — Семь раз, это сколько?..
— Это девяносто один, Аленка. Давно, по твоему, дети новости смотрят?!
— Если ты шутить со мной удумал, можешь сразу проваливать.
Мужик задрал указательный палец, предлагая мне заткнуться, стянул из короба салфетку, каким-то пижонским жестом потер лицо и прокашлялся. Пришлось отползти от него подальше, чтобы он не зашиб меня своими длиннющими ногами, усаживаясь в знакомую позу для медитации.
— Я не шучу. И знаю, как это доказать. Смотри сюда, — указал он на свое лицо. — Я Петров Игорь Васильевич, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения, уроженец Твери, но практически всю жизнь прожил в Москве.
Вино встало поперек горла. Нос обожгло.
Он... Сбрендил что ли?! Я же ему человеческим языком сказала, чтоб он имя свое забыл, и не вздумал ни при ком упомянуть! Да он хоть понимает, что вручил мне сейчас в руки заряженное ружье и сунул дуло себе в рот? Я пыталась прокашляться, и никак не могла собрать мозги в кучу. И на кой тащила все эти бутылки, если он сам все выложил?!
Я проморгалась и потерла глаза, поверить которым стало еще сложнее. Щеки мужика сдулись, глаза впали, а блестящая до этого шевелюра будто оплавилась, отчего теперь на голове красовалось усохшее подобие одуванчика. Не соврал... Девяносто один?!
Так вот почему он показался мне таким постаревшим!
— Ты кому еще растрепал?! — в ужасе заорала я.
— Никому, я ж не идиот! Но это все херня, давай сюда, — схватил он бутылку и выудил из короба еще одну кружку.
— Еще что-нибудь «оттуда» брякнешь, наш разговор будет окончен! — спохватилась я.
— Придется, еще пару деталей, для наглядности, — протараторил он и залпом осушил всю кружку, после чего сморщился, как школьник. — Но. Но ты переживешь. Ух! Что за бормотуха, ты где это взяла?
— Бормотуха, вообще-то, с королевского стола, — говорила я, принюхиваясь.
Вроде ничего, как обычно.
— Ладно. Допустим, — сказал он, наливая себе еще.
Мне пить перехотелось. И так не в себе. Ведь где-то здесь должен быть подвох? Прежнее имя страшная тайна каждого из нас, потому что стоит мне назвать его Игорь, а уж тем более Петров Васильевич, и он скукожится обратно до старика.
Нужно было для начала объяснить ему правила игры, потому что теперь я чувствовала у себя в руках непосильную ношу. Этот гребанный кощей вручил мне в яйцо на хранение, и даже не уточнил, надо оно мне или нет!
— Зачем ты мне это рассказал?
— Чтобы судьбу не бесить. Только давай теперь обратно, а то меня это люто напрягает, — задрал он сморщенную ладонь к лицу. — Я Гринер Демъяра ван Дахон, родился недалеко от Рубинового ущелья, в долине ручьев Дахониса. У меня, кстати, есть брат. Не родной, но отец нагулял, мать приняла, в общем длинная история. Мы с ним ладили, но так уж выш...
Я множество раз видела на лицах людей моменты просветления, но еще никогда оно не было таким молниеносным. Бывший старик молодел с каждым сказанным словом, и мне едва удавалось уловить суть его легенды из-за приковавшего внимание лица, по которому будто проходились невидимым утюгом.
— ...ди пойми, че ему было там надо, но отцу мы не перечили, так что...
Глаза снова зажглись голубизной. Даже во мраке ночи и отблесках факелов было несложно уловить поток возвращающейся к нему молодости. Я с трудом заставила себя отвернуться, поджала ноги и уставилась на едва колышущуюся стену колосьев.
— Эй, ты слушаешь?
— Д-да.
— В общем так матушка и скончалась, а брат с отцом отправились на Трехлетнюю войну, оставив меня...
Вот она. Наглядная демонстрация. Я сама говорила ему про нутро, зов сердца и прочую чепуху, не зная об этом ровным счетом ничего, кроме внешних проявлений, и теперь ощущала себя пустой, звенящей консервной банкой, потому что даже меня задевал витающий вокруг вихрь его легенды.
— А теперь давай кое-что проверим.
Я обернулась и тут же прикрыла лицо рукой.
— Да ты издеваешься! Гринеру-то сколько лет? Какого у тебя опять рожа пятиклассника?! Бутылку отдай! Ладно. Налей просто.
— Тоже девяносто один. Че те не нравится? Нормальное молодое лицо, я сегодня полдня в отражение смотрел.
— Ага. Особенно, когда ты... вы... Господи. Особенно, когда ты ноешь.
— А, это. Не сдержался. Просто так совпало, что именно в тот момент все как-то навалилось. Я вспомнил как умер. От инфаркта. Стремно вышло.
— Легенда привязывается не только к смерти, она берет внешность, какие-то приобретенные в земной жизни навыки. Так что хорошенько подумай об этом и забудь о нем, умер и умер. Девяносто один! Да ты там дряхлый пень уже был. Не о чем сожалеть.
Мужик шмыгнул.
— Тоже верно. Ладно, давай. Позови меня по имени.
— Ну нет.
— Ой брось, — тряхнул он золотой гривой. — Ничего страшного не случиться. Давай!
Вообще, даже когда он сам представился, ничего критического не произошло, с морщинами жить можно, а с таким регеном и подавно. Ладно...
— Игорь.
Мужик замер.
— Ну? Что-нибудь изменилось? Я не вижу.
— Глаза не светятся.
И всего-то?.. Я видела, как одного при упоминании собственного имени так скрутило, что потом месяц боялась в город выйти, а этот едва померк! Я старалась держаться спокойно и не таращиться, но по самодовольной ухмылке этого переростка поняла, что удавалось не очень.
— Отлично! Я смотри, че думаю, — подпер он подбородок рукой. — Ты же сама сказала, легенда восстанавливает, главное, крепко держать ее в голове. И да, ты права, просто выкинуть все земное из памяти. Все. Забыли об этом. Теперь к сути. Мне кажется, я могу тебе помочь!
— Чем, — отмахнулась я, делая глоток.
Пусть имя на него влияет не сильно, но все же влияет. Тут даже если я буду кому-нибудь рассказывать, что вот есть такой Игорь, и то должно отразиться, потому что поперек мироустройства шпарит. Ноша не ноша, а жить стало как-то спокойнее.
— Тут есть что-то еще, я чувствую!