2
После такого приглашения грех ссылаться на больную ногу и т.п. Через час я стоял перед миниатюрным загородным домиком с крошечным садом. Соседняя, такая же, постройка отстояла разве что в метре. Это напоминало декорацию. Оура вышел встречать меня в свитере. Мне этот человек всегда нравился. Он с женой выглядели симпатичной, дружной парой. Она предложила нам чай, но Оура замахал на нее руками: пива!
— Приятный у вас дом.
— Комплименты побоку, — хохотнул он, — спичечный коробок. Все, что мог заработать пером за всю жизнь.
Мне было удивительно уютно здесь, хотя то, о чем нам предстояло беседовать, не располагало к душевному комфорту. Оура считал, что история с тремя порциями суси, пожалуй, на сегодня — самая большая моя удача. Он недоумевал, почему я не дал ей ход. Я сказал ему о Танияма, что жду известий от него. Надеюсь, что мы прочтем это в утреннем тираже газеты. У меня же есть личные соображения, по которым мое выступление в прессе было бы не совсем корректным. Ведь я собираюсь жениться на младшей сестре Такити и дочери Игата Кэйскэ.
На своем веку Оура, несомненно, сталкивался с разными переплетениями судеб, но от моего сюрприза он не сразу пришел в себя. Положение осложняется тем, продолжил я, что между событиями двадцатилетней давности и сегодняшними существует связь. В первом случае перекладывают вину на подчиненного и как носителя тайны убирают или вынуждают убраться самому. Кавакита берет на себя заботу о семье Игата Кэйскэ, пристраивает Такити в фирму брата, ему покупают отличную квартиру, но из предосторожности — не на его имя. В какой–то момент в руки Игата–младшего попадает важный документ, вероятнее всего — компромат на Кавакита. Он начинает жить на широкую ногу. Дорогая обстановка, любовница, которая ему обходится недешево, и, последнее, — ценные картины. Такити не был страстным поклонником живописи, полотна больших мастеров — большие деньги. Почувствовав опасность, он положил бумаги в банковский сейф и предупредил сестру, что она может их взять, если с ним что–то случится. Как бы завещание. К сожалению, мне неизвестно содержание бумаг. И это было правдой: Йоко мне так их и не показала.
Оура был идеальным собеседником. Он умел слушать, не перебивая и не пропуская ни одного слова. Выслушав меня, он одобрительно хмыкнул.
— Итак, следуя твоей логике, следуя за фактами, мы приходим к тому, что Такиги стал вымогателем. Он шантажировал Кавакита уликой, подтверждающей его причастность к смерти отца. И Кавакита решил раз и навсегда избавиться от угроз, избрав старый испытанный способ.
— Такити не самоубийца.
— Само собой. Если бы вслед за ним не была убита Куронума Юко, его самоубийство доказать было бы значительно легче, чем опровергнуть. Они поторопились и получился перебор. Но я не об этом. Твои рассуждения основываются на логике и оттого не кажутся мне… верными.
— Но почему? И чем плоха логика? Парадокс какой–то.
— Срабатывает опыт. Жизненный, профессиональный. Ты взял поверхностный слой, и тут у меня нет возражений. Загляни глубже и твоя логика закачается. Я приготовил для тебя кое- что из старых газетных вырезок, мои записи тех лет. Можешь их забрать и полистать на досуге. Хочу обратить твое внимание на то, о чем газеты не писали, а если чему–нибудь удало проскользнуть, то лишь самой малости. Догадываешься, куда клоню?
Когда Оура впервые увидел мать Йоко и Такити, он был сражен. Траур подчеркивает красоту женщины, но здесь любые ухищрения были излишни, природная внешность Игата Kaёко не нуждалась ни в чем. Вдову тридцати семи лет можно было принять за старшую сестру ее детей.
— Поверхностный пласт впечатлений — штука опасная. Мы примериваем чужое платье на себя. Каждый когда–нибудь испытывал на себе действие женской красоты. Помню, как сразу и поползли скандальные слухи. Дескать, Каёко — любовница Кавакита Канъитиро и муж, потрясенный изменой жены… Заметь себе, в житейском плане с логикой тут полный порядок. Если считать достаточным фактором… красоту. Но красота сама по себе — тайна, загадка.
— Ей было бы сейчас пятьдесят семь, как я понимаю?
— Почему ты говоришь о ней в прошедшем времени? Разе она умерла?
— Йоко говорила, что у нее один родственник — ее брат Такити.
— Ты обмолвился о каких–то ценных картинах. Ты слыхал об этом или видел собственными глазами?
— Сегодня, то есть вчера вечером, я в первый раз был у Йоко. На стене Шагал.
— Шагал?
— Да. Подлинник. Его принес Такити месяц назад. Цена ему — сто миллионов иен Так мне было сказано.
— Деньги дешевеют. Тогда речь шла о десятках миллионов. Но когда просочилась информация о взятке, полученной Кавакита–старшим, был слушок, что в дело пошли не наличные, а как бы подарок — картина Шагала.
Час от часу не легче. Оура прав — чем дальше в лес, тем больше дров. Не далек был от истины и Такити, сказав своей сестре, что таким, как я, на роду написаны одни хлопоты — заваривать кашу и самому ее расхлебывать.
— Кому удалось докопаться до картины Шагала? Не вам ли, Оура–сан?
— Мне чужие лавры не нужны. Того человека уже нет в живых. Мой коллега по уголовной хронике. Анонимный звонок. Судя по осведомленности в деталях, звонил перекупщик картин. Вероятно, ему недодали за посреднические услуги и он выразил свое неудовольствие в доступной для него форме, — насмешливо прокомментировал свою догадку старый газетчик.
— Кавакита тогда вышел сухим из воды. А взяткодатель? Если из него выбили показания…
—Сильно сказано, мой друг. В руках у следствия оказалась типичная подставка. Хозяин какой–то небольшой строительной фирмы. Кавакита с ним мараться бы не стал. Его прижали, он струхнул, с перепугу сболтнул, чему его в спешке научили… А нашему брату только бы была зацепка, — в глазах Оура вспыхнул огонек, — А остальное дело техники, как говорится. Нашли, что это скромное хозяйство принадлежит могучей фирме «Тайхэйё докэн». Ее президент — видная фигура среди коллекционеров — незадолго до того приобрел на аукционе во Франции партию картин. А вот тому было для чего обхаживать Кавакита, ведь с подачи министра распределялись крупные подряды на строительство.
— Его, конечно, не привлекли? Не осмелились, не так ли?
— Газеты намекнули о фирме, обозначив ее в публикациях латинской литерой «Т». Слишком тонкий намек для неосведомленного читателя. А попробуй обнародовать все как есть, глазом не успеешь моргнуть: факт взятки не доказан, репутации фирмы клеветой нанесен ущерб, который судом оценивается…
Была ночь. Я только дивился энергии Оура. Он готов был вести беседу до утра. Пережитое за день, усталость, боль в ноге накладывались одно на другое. С Йоко мне удалось помириться, но без нежных объятий и ценой отказа от бумаг, одно упоминание которых вызывало в ней негодование и ярость. И это не придавало мне бодрости. Я сказал Оура, что утром мне надо быть на ногах, что–то предпринимать, а вечером — дежурство в редакции. На прощание мне были переданы газетные статьи и записи, заботливо упакованные хозяином дома в фуросики [11].
Несмотря на измотанность, мне не уснуть, пока не погляжу на то место Таксист отыскал его по плану, которым снабдил меня Оура. Точнее, вопреки плану, так как с той поры, когда он был здесь последний раз, многое переменилось. Не стало речушки, ее загнали в трубу и сверху забетонировали — сделали дорогу. Я не обнаружил коттеджа, в котором двадцать лет назад жила маленькая Йоко, его вытеснила застройка. По той же причине исчез пустырь. Но вышка была цела. Похоже — она служила опорой высоковольтной линии. Тогда, в прошлом. Когда с нее бросился, как утверждали, один слабонервный, ревнивый, затравленный газетчиками человек. Я пытался понять его сына, которому тогда было уже шестнадцать лет. Он должен был помнить, что творилось вокруг имени его отца, ужас матери, сестры, свой. Потом он узнал правду. Это стоило ему жизни. Так зачем ему непременно нужно было последовать примеру отца? Нелепость, ведь у него были доказательства, что все было иначе. На худой конец — есть много других способов…