Она бросила на него быстрый взгляд и едва заметно кивнула. Он знал, что на большем настаивать не стоит.
— Я что-то не спросил, может тебе принести чего? Воды, фруктов, печенья?
— Мне нельзя печенье. А фрукты мама завтра принесёт.
— Как скажешь, — он пожал плечами и наклонился к её альбому. — Что рисуешь?
— Принеси мне золотой карандаш, — внезапно сказала она.
— Золотой? Карандаш?
— Да. Я рисую Ангела. И у него рыжие волосы и коричневые крылья. А это неправильно, потому что на самом деле они золотые.
— Разве бывают ангелы с золотыми крыльями? Ангелы должны быть белыми или на худой конец, черными.
— А этот золотой, — возразила она спокойно. — Его зовут Натаниэль.
— Как? Натаниэль?
— Да, он Ангел Дорог. Он очень молодой. И за его длинные волосы братья зовут его Натаха. А ещё он любит мосты, картины и круги.
— Какие круги?
— Любые. — Она протянула ему рисунок. — Вот. Видишь? Например, ему нравится ходить кругами, когда он думает. Или бросать в воду камни.
На её рисунке Ангел сидел на мосту, а под ним от брошенного камня расходились по воде круги. Было что-то обречённое в его позе. И что-то знакомое. Эти грустно повисшие большие крылья. И длинные рыжие волосы, убранные в хвост.
— А ещё он любит курить сигареты и пускать дым колечками. Но я не нарисовала, потому что курить — это плохо. Правда?
— Конечно!
— Я знаю, мама иногда курит, когда думает, что я не вижу. И я ей не говорю, что знаю. Она курит, когда ей плохо. И она плачет, а потом от неё плохо пахнет, но лучше ей от этого не становится. А зачем курить, если ей все равно не помогает?
— Для своих восьми лет ты что-то слишком умная, — сказал он, возвращая рисунок.
— Мне семь с половиной!
— Тем более! Как ты сказала, зовут твоего рыжего ангела? Натаха?
— Натаниэль. На «Натаху» он обижается, потому что он и так похож на девочку.
— Отличное имя для ангела, — он улыбнулся и хотел ещё что-то спросить, но их перебили.
— Добрый вечер! — в дверь зашла молоденькая медсестра и сначала улыбнулась парню, а потом перевела взгляд на девочку. — Алиса, твои лекарства. Помочь тебе убрать карандаши? Сейчас принесут ужин.
— Я сама, — девочка закрыла альбом и, не глядя на медсестру, стала складывать карандаши в большую коробку — каждый строго на своё место.
— Доктор просил вам передать, — девушка в коротком белом халатике обошла кровать и протянула Максу бумажку.
— Спасибо, — сказал он и равнодушно бросил рецепт на кровать, даже не взглянув.
— Вы останетесь на ужин?
— Да, ещё немного посижу, — он посмотрел на неё вопросительно.
— Могу принести лишний компот и булочку.
— О, нет, я не голоден. Но за предложение спасибо, — он постарался улыбнуться как можно холоднее, чтобы не давать ей никакой надежды. Он не собирался заводить интрижку в больнице.
— Не за что.
Она хотела ещё что-нибудь сказать, но ничего не придумала и вышла.
— Она тебе не нравится? — спросил Максим насупившуюся сестру.
— Она злая. И вечно строит тебе глазки.
— Вот из-за этого можешь не переживать. Для меня не существует других девочек, кроме тебя. А эта и вовсе не в моем вкусе.
— А какие в твоём?
— Вот такие курносенькие и с веснушками, — он потрепал её по голове и убрал за ухо её тёмные мягкие волосы.
Цвет волос и густые прямые брови — пожалуй, это всё, чем они были похожи. Их разделяло двадцать два года и разные отцы. Его мать родила по большой любви в свои восемнадцать. Ему было десять, когда его отец разбился на мотоцикле. От него он унаследовал эту страсть к двухколёсным коням, синий цвет глаз и тонкий благородный профиль с впалыми щеками. А от матери, кроме цвета и густоты волос ещё полные чувственные губы.
У Алисы глаза были карие, и мать не хотела её рожать. Но новый гражданский муж настоял. А в итоге слился, когда узнал, что ребёнок неизлечимо болен. Они растили её вдвоём. Мать и Максим.
Матери, которая так и не получила высшего образования, да и вообще никакого образования не получила, кроме школьного, с её работой то официанткой, то барменшей лечение Алисы было не потянуть, и Макс полностью взял на себя эту заботу.
Конечно, не за все лекарства приходилось платить. Частично их выписывали бесплатно. И оплачивать отдельную палату тоже было не обязательно. Но мать раздражали другие больные дети. Поэтому он платил. Платил, пока мог. Но лечение становилось всё дороже. А сейчас он как никогда на мели. Ещё и кафе сегодня разрушили.
Но деньги придётся найти. А вариантов было не много. Продать кафе, в котором он не только работал, но и жил, а это означало перебираться жить к матери или снимать жильё, так как вместе они и двух дней без ругани не продержатся. В кафе жить было дешевле. И после сегодняшней аварии его сначала придётся отремонтировать, а на это тоже нужны деньги.