— Правда? — улыбнулся Турецкий.
Следователь посмотрел на Турецкого с укоризной, так, будто он сам себя засунул к уголовникам.
— Почему вы не пожаловались хотя бы мне? Я же только теперь узнал, что вы содержитесь в общей камере… — Его передернуло. — Среди уголовников?!
Следователь не изменил обычной официальной манере выражаться, но теперь он был менее сух — чувствовал, что ли, часть своей вины за то, что Турецкий оказался в камере с урками? Нет, скорее, облегчение от того, что Турецкий жив. Потерять подследственного по собственному недосмотру было бы непростительной ошибкой.
— А какой смысл скулить? — Турецкий пожал плечами и невольно поморщился от боли.
Но следователь не понял, что он имеет в виду. Пришлось объяснять.
— В общей камере люди живут по жестким законам, но опасаться мне их сейчас нужно меньше, чем… своих.
— Вы совершенно напрасно идеализируете рецидивистов.
— Да никого я не идеализирую! Моя дырка в спине — результат исключительно частного конфликта. Не сошлись характерами, бывает. В обычной жизни разбежались бы в разные стороны, остыли и забыли, а тут разбежаться некуда, вот и не утихают страсти.
— Вы как будто защищаете своего обидчика?
— Нет, но я уверен, что ему меня никто не заказывал. А вот мой арест — чистейшей воды заказ.
Турецкий видел смущение следователя. Если бы Найденов работал на Максакова и сознательно топил Турецкого, он бы, вероятно, как-то выдал свою досаду по поводу того, что подследственный остался жив после такой заварухи. Турецкий приходил к выводу, что следователь хоть педант и формалист, но все же не куплен. А значит, можно попробовать все ему объяснить.
— Если вы ранены, это еще не значит, что я обязан выслушивать все, что пришло вам в голову в бреду.
— Это не бред. Я могу назвать имя человека, который сейчас заметает следы своего участия в крупной афере…
Найденов перебил:
— Хотите воспользоваться тем, что обвиняемый не несет ответственности за дачу ложных показаний, и направить меня по ложному следу? Этот номер не пройдет, Турецкий! — Он встал. — Как только врачи позволят, мы вернемся к допросам и обратимся к реальным, а не вымышленным фактам. Желаю здравствовать! — И он ушел.
Ирина
Ирина Генриховна стояла у окошка дежурного, за ней была очередь из нескольких человек.
— Но мне очень нужно! — говорила Ирина. — Это вопрос жизни и смерти!
— Свидания вам разрешены не чаще двух раз в месяц.
Ирину оттерли от окошка. Она была растеряна. Почему-то казалось, что увидеть Турецкого будет просто… Что же теперь… Позвонить адвокату? Надо подумать… А думается лучше всего дома. Собственно, а куда еще ей деваться? В «Глории» сейчас всем не до нее.
…Ирина сварила пельмени, которые принесла Катя, но кусок не лез в горло. Она отхлебнула чаю. Оглянулась на календарь. Поставила маркером очередной крестик, навела его жирней и жирней. Потом, сжав маркер в кулаке, ударила им в календарь…
Зазвонил телефон. Ирина взяла трубку.
— Алло. Алло? Я вас не слышу. Ну говорите же, где вы там? Ну алло же?
В трубке раздались короткие гудки.
Она посмотрела на часы. Пора было отправляться на работу. Что ж, тоже неплохо. Как говорил Хэмингуэй, только она родимая, работа то есть, излечит нас от всех напастей.
Ирина пошла в комнату и стала укладывать сумку. В кухне снова зазвонил телефон. Она побежала, схватила трубку:
— Алло?! — Почему-то казалось, что это может быть очень важно.
И снова короткие гудки… И снова звонок.
— Долго будем в игрушки играть?! — заорала в трубку.
— Ма, ты чего?
— Ой, Нинка, это ты?! — вне себя от счастья завопила Ирина.
— Конечно я, кто же еще! Как ты там? Здорова? Какой-то у тебя голос странный? Хоть кушаешь что-нибудь?
— Да уж, у меня аппетит просто зверский! — Прижав трубку плечом к уху, она наводила порядок на кухне — выбрасывала пельмени в мусорное ведро. — И вообще — у нас все отлично! Папа вот только… в командировке. — Тут она заподозрила неладное, спросила, запинаясь: — А… ты где?
— В Лондоне, конечно.
Ирина вздохнула с облегчением. Хорошо, что Нинка в Англии.
— Я тут подумала, может, приедешь ко мне погостить на какое-то время? Папа же тебя отпустит?
— Ой, даже не знаю, сейчас вряд ли.
Как Ирина ни была рада дочери, но мысли ее сейчас были далеко — она задумалась, не поискать ли альтернативу адвокату, по крайней мере, посоветоваться… Конечно, самому Васильеву об этом говорить не стоило, да и мужу, пожалуй, тоже.