–Ариэлла, ты прямо, как ребёнок! – с мученическим стоном выдал Алек и, развернувшись ко мне всем корпусом, подхватил на руки.
И так это он меня подхватил, что страх на фоне удивления и некоторой доли смущения как-то затерялся. Меня вот так папа в да-а-алеком детстве таскал и ласково обзывал обезьянкой. Ну, я тогда совсем мелкая была и, обхватив его за шею руками, за торс ногами, действительно была похожа на маленькую обезьянку. Боюсь, цепляясь, таким образом, за гира Вернева, в моём далеко не детячьем возрасте, всё это выглядело несколько пикантно, особенно если учесть, что свободной от чемодана рукой мужчина осторожно поддерживала меня под попу. Но что уж тут говорить, меня это не смущало – в данном месте и в данное время. Куда лучше висеть на ком-то уткнувшись носом в районе ключиц и слушать мерное биение сердца, чем раз за разом видеть обнажённые человеческие тела в зеленоватой жидкости, словно крыс в формалине в школьной лаборатории.
–Их так много, – зачем-то прошептала я, зажмурив глаза и мысленно считая шаги мужчины.
–Не больше двух сотен, – словно не согласившись со мной, так же тихо отозвался он.
–Кто они? Замена лабораторным крысам? – меня вот словно за язык кто тянул, не могла молчать.
Нет, – Алек даже головой для наглядности покачал, елозя подбородком по моей макушке, – они пациенты. У всех заболевания, которые на момент погружения в гибернацию не поддавались лечению. Отчасти мы здесь, чтобы получить подробную информацию об их состоянии.
–Разве вы не собираетесь их вывозить с планеты? – спросила у него, но тут же прикусила язык, догадавшись, каков будет ответ.
Чтобы вывезти с планеты пусть даже и две сотни человек, потребуется кораблик раз в десять больше чем моя «Ласточка». Чтобы вывезти две сотни пациентов, нуждающихся в постоянной врачебной помощи, нужен не просто большой корабль, а нечто на подобии военно-космических мобильных госпиталей.
–Нет, – по моей макушке вновь проехался чужой подбородок. – Мы только скопируем данные о состоянии и по возможности перезапустим цикл, если в каком-то модуле в скором времени должен пойти процесс пробуждения.
–А если не получится? – видимо из-за страха, фонтан идиотских вопросов у меня не иссякал. – Ну, в смысле перезапустить цикл.
–Мы ничем им не можем помочь, – тело, к которому я так крепко прижималась, на пару мгновений заледенело, но потом вновь оттаяло.
–А мы скоро уже отсюда выйдем, а? – решила выяснить, сколько мне ещё на нём висеть предстоит.
–Ещё метров триста, а там новые ворота и тебе придётся ещё чуть-чуть потерпеть, – мягко проговорил гир Вернев.
Если он думает, что я устыжусь его сюсюкающегося тона, то он ошибся. Мне плевать, что он обо мне думает. Плевать каким образом меня транспортируют через этот жуткий, до мурашек по коже, зал. Главное, что чувствую себя спокойно на его руках, как бы парадоксально ни звучало. За то, что Алек дал возможность не смотреть на копошащиеся в колбах-модулях тела, находящие в таком состоянии возможно даже больше десятилетия, я готова была простить ему, если не всё, то многое.
–Так, Ари, я тебе сейчас посажу вот тут, в сторонке, – остановился вдруг землянин и принялся осторожно нагибаться, собираясь исполнить сказанные вслух слова. – Если страшно, можешь закрыть глаза. Я быстро вскрою двери и обещаю, что за ними этих страшных стеклянных гробов не будет, – последние слова были сказаны с явной усмешкой, в надежде меня подбодрить.
Это он зря! Потому что только после его слов, до меня дошла причина моего страха. Я подсознательно считала этих людей не спящими, а мёртвыми, и когда они начинали двигаться, для меня это было всё равно, что зомби из ужастика. И, конечно же, после его слов про «стеклянные гробы», я не пожелала расставаться с гиром Верневым ни на секунду, продолжая цепляться ногами и руками за него.
–Ну, что опять? – со вздохом спросил мужчина, прекращая борьбу и усаживаясь вместе со мной на холодной пол.
Понимала, что если скажу правду, меня обсмеют. Пока это был просто страх, мне было не стыдно, но когда я осознала причину страха и та даже мне показалась какой-то совсем уж детской, пришла к выводу, что моя тонкая душевная организация не выдержит насмешек Алека на эту тему. Пришлось брать себя в руки, осторожно разжимать пальцы, сцепленные в замок на шее мужчины, распутывать почти завязавшиеся узлом ноги на его талии и сползти с его колен. Единственное, что разрешила себе это глаза не открывать.
–А можно я тебя за руку буду держать, пока ты открываешь? – против моей воли с уст сорвался не то вопрос, не то просьба.
Осознала, что ляпнула и невольно сжалась в комочек, обхватив прижатые к груди колени руками. Ну, всё, сейчас будет надо мной глумиться!
–Давай, ты позади меня встанешь или сядешь, – совершенно серьёзно, без тени насмешки внёс своё предложение Алек, – если хочешь, можешь даже обнять, – после чего словно извиняясь, пояснил. – Мне просто обе руки нужны, одной данные вводить неудобно.
Я решила не словом, а делом подтвердить своё согласие. Всего на пару секунд открыла глаза, чего мне было достаточно, чтобы юркнуть за спину Алека Вернева, обхватить его обеими руками за талию и уткнуться лбом меж лопаток мужчины и снова зажмурить глаза.
–Ты в домике? – спросил он, а в его голосе чувствовалась ласковая улыбка.
–Что? – не поняла я. – Причём тут домик?
–В детских играх, так называют безопасное место, где тебя не тронут, – мягко пояснил он и едва слышно добавил, – моя дочка так говорила, когда хотела, чтобы я прекратил её щекотать.
Стоило последнему слову стихнуть, как землянин уже принялся вскрывать очередную дверь, а я всё никак не могла прекратить прокручивать в голове два слова, которые он произнёс с такой безграничной, щемящей нежностью, что у меня чуть слёзы не навернулись на глаза. «Моя дочка» – у моего папы такие интонации появляются всякий раз, когда он чувствует себя виноватый передо мною или Ледой, обычно такое случается, когда кто-то напоминает о нашей матери. Таким тоном отец словно пытается извиниться, что не смог сберечь семью, что мы не знали материнской ласки, что он, постоянно занятый на службе, не мог уделить нам столько внимания сколько хотелось. В чём же себя винит Алек?
–Ари, мне нужно встать, чтобы вставить ключ, – тихонько шепнул мне Алек, осторожно погладив костяшки моих пальцев, сцепленные в замок на его животе. – Ты со мной или в сторонке посидишь? А то вроде боялась…
–С тобой! – сначала выпалила, а потом только поняла, что сказала это куда раньше, чем поняла – мне страшнее отпустить гира Вернева, чем гипотетически попасть под прицел неисправных орудий охранной системы.
–Тогда давай подниматься, – скомандовал он, и мы одновременно встали на ноги.
Глаза я так и не решилась открыть, просто шла, вцепившись в землянина обеими руками. Хотя там и идти-то было недалеко, всего три шага, после чего мы остановились. Я опять уткнулась лбом ему меж лопаток, а мужчина поднял правую руку, вставляя ключ в считывающее устройство, а потом прикладывая к панели ладонь. Ещё доля мгновения и завершилось сканирование сетчатки. Три знакомых гулких щелчка отворяющихся запоров, шипение разъезжающихся в стороны створок ворот, после чего мои руки осторожно отцепили от чужой одежды, подтолкнули вперёд и скомандовали:
–Стой здесь! Я заберу чемодан и вернусь.
Первым порывом было вцепиться в мужскую руку, и не отпускать ни при каких обстоятельствах. Порыв был мною беспощадно задавлен, как и нарастающая паника. Хватит, успела уже себя так опозорить, что век не отмыться! Пилот, смелая контрабандистка, а испугалась людей, находящихся в гибернации – стыд и позор!
–Всё, можем идти дальше, – сообщил Вернев, вернувшись ко мне. – Можешь открыть глаза, здесь чуть светлее, только не оборачивайся.
–А почему в зале не было света? – послушно открыла глаза и тут же поинтересовалась, чтобы отвлечься от ощущения опасности оставшейся позади.