Эту не совсем, может, удачную шутку я и вспомнил. Достали веревку, на другой стороне дороги привязали за дерево, припорошили пылью и стали ждать. Прошла машина, вторая. Появился немец на велосипеде. Замерли мы на обочине. Каждый знает свой маневр. Только немец поравнялся, натянул я веревку, он в нее. А если веревку, когда в нее врезается кто-то, назад и вверх поддернуть, эффект, я вам скажу, знатный. Взлетел наш немец над велосипедом и грохнулся об дорогу. А дальше, как говорится, не зевай.
Пустячное дело, ребячья забава, можно сказать, а пригодилась.
Недавно я прочитал в одной книжке высказывание о солдате военного теоретика Вернера Цихта, так, кажется, его зовут. Даже в блокнот выписал: «Солдат является частью точного механизма, который служит для выполнения определенной функции в определенном месте и подчиняется нажатию центрального рычага».
Не знаю, что еще написал этот теоретик, но если он имел в виду немецкого солдата, то подметил он правильно. Мы не раз ловили немцев на том, что они «точный механизм, который служит для выполнения определенной функции в определенном месте». Наткнулись мы как-то на дзот. И застопорилось продвижение роты. Залегла пехота — и ни с места. Командир роты Массальский и говорит:
— Кто пойдет против дзота?
Вызвался я. Не подумайте, что хвастаюсь. На фронте всегда так было, если командир спрашивал, кто пойдет, я поднимал руку. А почему? Посмотрите на меня, на мой рост. Одним словом, мне всегда казалось в таких ситуациях, будто на меня каждый вопросительно смотрит. Мол, такой большой, здоровый, а мешкает, робеет. Вот так и получалось, что не мог я не первым, стыдно было.
Вызвалось еще несколько человек. Ротный назначил меня старшим. Выбрались мы из траншеи и — вперед, туда, где залегли первые ряды пехоты. Подползли, осмотрелись. Действительно, головы поднять нельзя: косит немец из дзота со знанием дела, не подступиться ни справа, ни слева, а уж в лоб и говорить не приходится. Что делать? Отползли в сторонку. На меня все смотрят, ждут.
— Кривошеев, останешься за меня. Слушайте, что будете делать. Один, ну вот ты, Николай (так звали Кривошеева), займись гранатами, бросай их как можно ближе от себя, потом подальше, потом еще дальше. Немец будет думать, что вы ползете к нему. Остальные огнем из автоматов держите в напряжении дзот. А кто-нибудь пусть касочку на палке выставляет. Одним словом, завлекайте, чтобы немцы все глаза на вас.
Ребята взялись за дело, а я пополз в обход дзота. А пехота лежит, головы не поднимает. Траншеи немецкие благополучно преодолел. Вот и затылок дзота. Но что это? Не пойму. Обычно к двери таких сооружений ведет глубокая траншея, а здесь ее нет. Подполз поближе, вижу, дверь-то с внешней стороны на засове. Вот, значит, как: не доверяют фашисты своим воякам.
Аккуратно отодвинул я задвижку. Все остальное сделала связка безотказных гранат. Через минуту после взрыва пехота подняла головы, кинулась наверстывать упущенное.
Я уже говорил, что на фронте, в бою один мало что значит. Но он многое может, если рядом надежные парни, если они своей силой, сметкой своей дополняют недостающее в тебе, а ты дополняешь их. Или вот скажу еще о приказе.
Приказ на войне тоже понятие очень условное. Я часто задумывался над этим. И мне всегда казалось, что приказ, если можно так представить, — рамка, а вот какой картине быть в этой рамке, зависит от тебя. В пределах рамки, то есть приказа, есть простор и для творчества, и для выдумки, и для поиска.
Но приказы бывают разные, и отдаются они тебе иной раз тоже не совсем обычно. Судите сами. Вы знаете, что в 1944 году был совершен прорыв блокады Ленинграда. Нашей части довелось участвовать в нем. Мы начали с Пулковских высот. Долго готовились, силы собирали, а потом рванули. Через некоторое время поступил приказ — закрепиться на достигнутом рубеже. А на том рубеже теплые немецкие блиндажи. Надолго рассчитывали немцы, понастроили блиндажи капитально, с комфортом. В блиндажах даже елочки рождественские остались, не говоря о прочем. Обрадовались мы, обогреемся, думаем. Мороз стоял лютый.
И входит тут в наш теплый немецкий блиндаж ротный — капитан Массальский.
— Предстоит дело, — сказал он.
И мы поняли: прощай отдых и теплый блиндаж.
— На высоте, название ее Воронья гора, дальнобойное орудие бьет по нашим наступающим. Бьет снайперски. Кстати, это орудие методически разрушало Ленинград. К орудию прорвался наш танк. Но он окружен и, по-моему, поврежден. Поставлена задача сковырнуть пушку и удерживать Воронью гору до подхода наших главных сил.