— Тринадцать лет. — Рита сказала таким тоном, будто это был самый веский аргумент в пользу Явича. — Он-то меня и приобщил по-настоящему к журналистике… Я тебе о нем, кажется, рассказывала…
Да, она как-то говорила о Явиче. Теперь я припоминал. Они познакомились в двадцатых годах, в Петрограде.
— Не понимаю, ничего не понимаю! — говорила Рита. — Явич честнейший человек. Это не только мое мнение, а мнение всех, кто его хорошо знает. Возможно, следователя натолкнуло на подозрение его прошлое? Так это не так. Он уже давно искупил свою вину.
Рита говорила много и быстро. Мне казалось, что она не столько стремится убедить меня, сколько боится паузы, которую я мог бы заполнить коротким «нет».
Наконец она замолчала. Я чувствовал на себе ее напряженный, выжидающий взгляд.
— Могу обещать тебе только одно, — сказал я. — Все материалы будут тщательно проверены.
— Тобою?
— Да.
— Большего и не нужно… Спасибо тебе.
— За что? Это моя обязанность. Я бы это и так сделал, без твоего вмешательства.
Рита встала, положила в сумочку папиросы:
— А теперь…
— А теперь будем пить чай, — сказал я.
— Это обязательно? — неуверенно улыбнулась Рита.
— Безусловно.
Мне действительно хотелось чаю, горячего и крепкого.
Сразу же после Нового года нашим отделением были успешно проведены две операции. Одну из них — ликвидацию группы Сивого, которую разоружили без единого выстрела, — отметили в приказе по управлению как «образец творческого подхода к поставленным задачам, яркий пример находчивости, мужества» и т. п. Всех участников этой операции наградили — кого денежной премией, кого именными часами. А на следующий день у меня в кабинете появился стеснительный юноша, внештатный корреспондент молодежной газеты, который все допытывался, о чем я думал, когда Сивый наставил на меня наган. Честно говоря, в тот момент я ни о чем не думал. Но у юноши были такие восторженные глаза, что я посчитал себя не вправе хоть в чем-то стеснить его фантазию…
После ухода корреспондента, беседа с которым заняла не менее часа (тридцать минут — на восхищение, двадцать — на признательность за любезность и десять — на рассказ о самой операции), я пригласил к себе Эрлиха и, по любимому выражению Алеши Поповича, «вплотную занялся» делом о покушении. Информация Эрлиха о ходе расследования была в меру оптимистичной. Своих успехов он не переоценивал. И, изучив представленные им материалы, я понял, что это объяснялось отнюдь не скромностью. С того дня, как я в последний раз заглядывал в «горелое дело», оно почти вдвое увеличилось в объеме, приобретя соответствующую весомость и солидность. Произошло это за счет новых протоколов допросов и очных ставок. Но они повторяли старые.
Таким образом, обвинение основывалось на тех же доказательствах — более развернутых, но тех же. Расследование топталось на одном месте. Эрлих это понимал лучше меня и видел выход только в одном — в аресте.
— Сейчас подозреваемый имеет возможность обрабатывать свидетелей, — говорил он.
— А кто-нибудь из свидетелей менял свои показания?
— Пока нет. Но это не исключено. Кроме того, учтите его психологию…
— Что вы имеете в виду?
— Естественное стремление преступника избежать кары. Оставляя Явича на свободе, мы тем самым даем ему надежду на то, что удастся выкрутиться, ускользнуть от ответственности. Ведь он как рассуждает? Раз не арестовывают, значит, не уверены…
— А вы уверены?
Кажется, Эрлих счел мой вопрос за неуместную шутку: он точно так же не сомневался в вине Явича, как Рита в его невиновности.
— Я считаю, что арест необходим, — упрямо повторил он.
— Но я пока не вижу для этого оснований, Август Иванович, да и не думаю, чтобы арест Явича нам что-либо дал. Нужны, видимо, другие пути…
— Какие?
— Пока не знаю.
Эрлих поджал губы, но промолчал.
— Разрешите быть свободным? — официально спросил он, подводя черту.
— Пожалуйста. Кстати, вы с Русиновым не консультировались?
— Нет, — сказал Эрлих. — Но ведь и он со мной не консультировался, когда вносил предложение о приостановлении этого дела.
Эрлих ушел, оставив на моем столе пухлую папку с документами, которые, по его убеждению, должны были окончательно и бесповоротно решить судьбу Явича-Юрченко…
Позвонил Сухоруков. Оказывается, корреспондент, распрощавшись со мной, отправился к нему. Виктор был доволен операцией и вниманием к ней печати.
— Обещает статью на следующей неделе, — сказал он. — Ты его, кажется, поразил.