У спуска к воде, напротив Летнего сада, бушевала Нева. Волны выплескивались на набережную прямо под колеса машин. В кромешной тьме, где-то на середине реки, за пеленой дождя, быстро двигались огоньки — красный и белый. Наверное, шел буксир.
Машину Корнилов оставил на Среднем проспекте, рядом с Тучковым переулком. Огромные, в два обхвата, тополя на бульварчике глухо гудели от шквального ветра. Летели на землю сухие сучья, кружилась пожухлая листва. Неоновая лампа одного из фонарей, спрятавшаяся высоко в ветвях, то гасла, но вновь загоралась и, долго мигая, суховато потрескивала. Бульварчик был пуст, редкие прохожие виднелись в стороне Съездовской линии. Игорь Васильевич поплотнее натянул кепку и поежился. Осенью от промозглого, холодного воздуха даже теплая одежда спасти не могла, а не то что тоненький плащ. Корнилов пошел по переулку и свернул в ворота дома семнадцать. Лампочка в подворотне не горела. Это могло быть случайностью — мало ли перегорает их в самое неудобное время! Но мог разбить и преступник. Корнилов подосадовал, что сейчас уже не проверишь, разбита ли лампочка или перегорела. Во дворе было светлее. Во многих окнах горел свет, да отбрасывали тусклые желтые круги закованные в проволочные сетки лампочки над дверями подъездов. Он не спеша пересек двор, стараясь поточнее запомнить расположение подъездов, сарайчиков, в котором хранили свой скарб дворники, обитого старым железом гаража, где стояла инвалидная коляска одного из жильцов. Все это он видел уже не раз, но темнота преобразила двор, к ней надо было привыкнуть, чтобы потом действовать быстро и уверенно.
В правом углу двора находилась еще одна дверь, черный ход дома двенадцать по набережной Адмирала Макарова. Отсюда можно было попасть прямо к Неве. Корнилов вошел в дом и позвонил три раза у маленькой, обитой белыми рейками, двери. Ему открыл Вася Алабин.
— Проходите, товарищ подполковник, — сказал Алабин шепотом, словно кто-то мог их услышать, и пропустил Корнилова в темную прихожую.
Это была квартира дворника. Небольшая, узкая, как пенал, комната выходила на набережную, а кухня — во двор. Лучшего места для наблюдения и придумать было нельзя. Сам дворник уехал на пару дней за город, на свадьбу к дочери.
Корнилов прошелся по квартире. Постоял перед окном в кухне. Весь двор отсюда как на ладони, было видно каждого, кто шел через подворотню с Тучкова переулка. Игорь Васильевич снова подосадовал, что там не горит лампочка.
— Не знаешь, что там со светом случилось? — спросил он Алабина.
— Лампочку разбили. Я еще днем обратил внимание.
— Больше ничего подозрительного?
— Камилыч говорил, что в подвале трех сараев замки посбивали. — И показал на дверь с железным навесом в противоположной стороне двора.
— Кто такой Камилыч?
— Это дворник, товарищ подполковник. Простите, я забыл, вы ведь с ним не знакомы. Его Раис Камилыч зовут.
Они прошли в комнату. Здесь было очень душно и стоял неприятный, как и в кухне, запах пережаренной рыбы. Света не зажигали, и Корнилов больно стукнул коленку, наткнувшись на стул.
На окне висели беленькие занавесочки, и подполковник раздвинул их. Поднял шпингалеты и открыл форточку. Сильная струя свежего воздуха ворвалась в квартиру, звякнула люстра над головой.
— Ты, Василий, на кухне окно со шпингалетов сними, — сказал Игорь Васильевич Алабину. — Хотя бы с верхнего, чтобы можно было сразу на улицу выскочить.
Старший лейтенант двинулся на кухню.
— Двери не закрывайте. Если что-то интересное — свистни тихонечко.
Корнилов поставил стул в простенке между окном и стеной и сел поудобнее. Отсюда были видны часть набережной и все люди, идущие по тротуару вдоль дома. На набережной, напротив парадной, стоял большой автокран. В его кабине, Делая вид, что дремлет, дежурил Бугаев.
Сначала Корнилову показалось, что в доме стоит гробовая тишина. Потом, привыкнув к тишине, он услышал негромкие звуки рояля — за стеной кто-то неустанно барабанил «собачий вальс», повторяя его снова и снова. Откуда-то слышался приглушенный могучими стенами старинного дома детский плач.
Потом где-то поблизости громко заиграла джазовая музыка, время от времени раздавались взрывы хохота, крики.
«Гуляют, что ли?» — подумал Корнилов, прислушиваясь к напористой, ритмичной мелодии полузабытого фокстрота «Рио-рита». Он чуть-чуть высунулся из окна. Совсем рядом нависал балкон второго этажа, виднелись чугунные перила. Узкая полоска света выхватывала из темноты какие-то большие баки, эмалированное ведро, укрытое полиэтиленом.
Вскоре музыка смолкла и стали слышны возбужденные голоса, доносившиеся из комнаты, звуки передвигаемых стульев. Наверное, гулявшие уселись за стол.
В какой-то момент все стихло, и Корнилов услышал глухие всплески волн, ударивших о гранит набережной и с шипением разлившихся по дороге. И тут же звуки утонули в тревожном завывании сирен пожарных машин. Мигая синими огоньками, два красных автомобиля промчались перед окнами и остановились, не доезжая Тучкова моста. Пожарники начали возиться возле люков. Устанавливали гидранты, разматывали шланг. Похоже было, что вода залила телефонные или силовые каналы.
На балконе с противным, протяжным скрипом раскрылась дверь.
— Лева, Ле-е-в-ва! Ты что, с ума сошел! Юрка увидит. — Голос у женщины низкий, грудной, с бесшабашными нотками.
Послышалась легкая возня — Лева, по-видимому, пытался поцеловать женщину.
— Юрка сейчас придет, — уговаривала она своего кавалера. — Ты что, псих? До завтра подождать не можешь?
— Не хочу ждать, — пьяно пробубнил мужчина.
Голоса у обоих были не молодые.
— Левка, смотри, вода уже набережную залила! — вдруг удивленно, с каким-то даже восторгом воскликнула женщина. — Смотри, смотри, — кричала она весело, — сейчас начнет заливать подвалы. А вон плывут ящики.
— Да пусть заливает, — безразлично сказал мужчина, и Корнилов услышал звуки поцелуя.
«Вот скоты!» — выругался он и в этот момент увидел Казакова-младшего. Игнатий Борисович шел медленно, какой-то дергающейся, расхлябанной походкой, не обращая внимания на гулявшие по мостовой волны. Он, казалось, совсем не интересовался тем, что происходило на реке, а неотрывно смотрел на окна дома. Игорь Васильевич даже отпрянул от окна, ему почудилось, что Казаков встретился с ним взглядом. Но в темном окне, конечно, ничего нельзя было разглядеть.
Казаков исчез из поля зрения подполковника, но через несколько минут снова появился. Он теперь шел обратно и опять пристально смотрел в сторону дома.
Похоже, что старик оказался прав. Этот вечерний моцион по щиколотку в воде очень подозрителен. «Значит, Игнатий все-таки сообщник! Преподаватель энергетического техникума сообщник грабителя?»
Казаков на этот раз прошел дальше по направлению к Тучкову мосту, туда, где пожарники откачивали воду из телефонных колодцев. Он остановился недалеко от них, словно наблюдая за их работой, но в то же время ежеминутно оборачивался в сторону дома. Долго он там не выстоял. Не прошло и пяти минут, как Игнатий Борисович снова появился перед подъездом, ведущим в проходной двор. Теперь он шел по тротуару, ближе к дому. Но и сюда уже подступала вода. Когда Казаков проходил рядом с квартирой дворника, Корнилов увидел, что он находится в крайнем возбуждении. При скудном, искажающем свете неоновой лампы черты лица Казакова было трудно разглядеть, оно промелькнуло перед подполковником белым тревожным пятном. Зато руки… Руки выдавали его состояние. Казаков то засовывал их глубоко в карманы и тут же вынимал и закладывал за спину, то скрещивал на груди и снова совал в карманы. Руки жили отдельной от хозяина жизнью. «Плохого помощника выбрал себе Самарцев, — подумал Корнилов. — Он же изведется весь. Неужели Самарцев поручил вынуть из тайника деньги этому психу, а сам не придет?» Игорь Васильевич посмотрел на часы. Половина десятого. Если верить Прошиной, у Самарцева в одиннадцать двадцать поезд. «Пора бы ему уже появиться: Неужели Казаков?! Возьмет чемодан и повезет Самарцеву к поезду? Или в другое условленное место?»