Ребята знали, что скоро разведут костер, сварят добрую кашу, а потом пойдут дальше. Они спокойно ожидали возвращения Васи Козика с хворостом. Но прошло полчаса, потом еще столько же, а Вася не возвращался Это не на шутку встревожило Игоря и его товарищей…
Дождь в лесу
— Куда ты с утра пораньше собираешься? — спросила мать. — Или тебе мало вчерашнего?
Вчера Андрейка возвратился домой поздно. Увидев его, мать так и ахнула:
— На кого ты похож? Исцарапанный. Ни одной пуговицы на рубашке.
— Я, мам, пришью. Они у меня в кармане.
— Утешил… Где ты был?
Дед Сила Саввич пришел внуку на выручку:
— Хлопец дело задумал, и не шуми на него задаром.
— Какое дело?
— Сурьезное, — ответил Сила Саввич.
— Не скажет — не пущу за порог.
— Мама, это ж тайна…
— От матери тайна?!
Мария Ивановна схватила приготовленный Андрейкой ранец и, раскрыв сундук, бросила его туда.
— Не пущу.
Делать нечего, пришлось Андрейке сказать, зачем он ходил с Федей Боярченко в лес. Он рассказал всё по порядку: сначала о том, что говорил о партизанах полковник в Доме культуры, потом о решении отыскать их следы. Он умолчал лишь о том, что бродили они с Федей не вблизи Веселого Подола, а по Сахновщине, в самых глухих оврагах.
Мария Ивановна слушала сына молча, не перебивая. Андрейка говорил глуховатым ломающимся баском и не смотрел на мать: он знал, что нелегко ей слушать о партизанах. Мария Ивановна глядела на сына, слушала его сбивчивый рассказ, и очень хорошо понимала, что он думает. Хотелось прижать к груди стриженую голову, сказать что-нибудь ласковое, ободряющее. Но Мария Ивановна только вздохнула:
— Ладно, сходи еще раз.
Мария Ивановна знала: если Андрейка захочет чего-нибудь, не отступит, сделает.
— Мы быстро вернемся, — пообещал он. — Мы там все дорожки знаем.
Мария Ивановна положила в ранец несколько яиц, кусок сыра.
— Только дай слово, что будешь осторожным. И не ходи далеко.
— Хорошо, мама!..
— И к вечеру — домой.
— Ладно…
Довольный внуком, дед Сила проводил его до калитки. Там уже поджидал Федя Боярченко. Обернувшись, Андрейка заметил в окне мать: она провожала его…
В середине дня мальчики вышли к озеру Крапивному. Кусты шиповника и бузины, густая, в пояс человека, трава, высокие дубы окружали озеро.
— Отдохнем, — предложил Федя и, сняв с плеча ранец, бросил его под ноги. Андрейка последовал примеру товарища.
— Хорошо здесь, — сказал Федя. — Правда?
Андрейка молча вынимал из ранца его содержимое и, убедившись, что всё цело и не помято, принялся укладывать обратно.
— Тебе не нравится? — спросил Федя.
— Лучше давай отдохнем, чем попусту ахать, — отрезал Андрейка. Ему казалось, что Боярченко да и сам он мало стараются, плохо ищут, иначе они уже что-нибудь отыскали бы. У Андрейки было такое чувство, словно он ходит где-то вблизи стоянки, а найти ее не может.
Федя привстал, удивленно взглянул на товарища:
— Ты вроде сердишься?
— Вроде.
— На кого?
— На болтунов таких, как ты.
Обиженный такой резкостью, Федя замолчал. Потом, отвернувшись, сказал:
— Если б знал, я не пошел бы с тобой.
— Ну и пожалуйста.
— Пожалуйста?
Андрейка не подумав, обидел самого близкого товарища. Федя надулся, встал и принялся собирать разбросанные на траве вещи: нож, дневник, карандаш, электрический карманный фонарь…
Андрейка смотрел на сборы товарища и покусывал губы. Гордость не позволяла ему попросить извинения. Если бы на месте Боярченко оказался другой, он бы вообще не двинулся с места. Но с Федей так поступать нельзя.
Андрейка кашлянул и примирительно сказал:
— Я не хотел… Ты же знаешь, я не то думал. Совсем не то…
Федя еще быстрее стал собирать свой ранец. Андрейка видел это, но молчал. «Силой колодец копать — воды не нить», — вспомнил он пословицу, которую любил при случае повторять дед Сила. Не захочет Федя идти с ним дальше — не заставишь…
— Федь, ты что, в самом деле?..
— Еще спрашиваешь, — обиженно ответил Федя.
— Ну, уходи, я и сам справлюсь.
Глядя на Андрейку, на его упрямо склоненную к левому плечу лобастую голову, на весь его хмурый вид, можно было с уверенностью сказать: он так и сделает, пойдет один.
В лесу стало пасмурно. Закачались мгновенно отяжелевшие тучи и, касаясь острых верхушек сосен, собираясь в гурты, словно табуны диких с волнистыми гривами коней, низко понеслись над землей. Листья на кустах задрожали, приглушенно зашелестели, светлые солнечные блики, весь день уютно мерцавшие в кустах и траве, потускнели и погасли.