– И что мне делать, – обреченно спросил Сидор.
– Написать чистосердечное признание, – по-отечески произнес майор, и видя, что Сидор сомневается, добавил, – Впрочем, мне спешить некуда. Посиди пока в камере, обдумай все хорошенько. А потом, когда созреешь, заходи, – и он, дал знак рукой патрульным, чтобы отвели Сидора в камеру.
Сидора вывели в какую-то темную, полуподвальную комнату с небольшим, мутным окошком под потолком и закрыли дверь. Он разглядел в полумраке, стоящие у стены, деревянные нары и, подойдя к ним, обессилено упал и мгновенно уснул.
***
(Сон Сидора в камере предварительного заключения).
– Прошу всем встать. Суд идет, – раздался скрипучий голос и Сидор, тряхнув головой, открыл глаза и огляделся.
Он стоял в какой-то клетки, сваренной из прутьев арматуры, пристегнутый наручниками к одному из стержней. Снаружи стояли двое полицейских, с автоматами в бронежилетах, арестовавшие его на складе заготконторы. А чуть справа на возвышении, за столом, покрытым красной скатертью, в белом парике и черной мантии, сидела бывшая прыгунья Ханбатыева, крутя в руках деревянный, судейский молоточек. Чуть в стороне, на качающемся стульчике, сидел грустного вида старичок, держа на коленях потертый, видавший виды портфель. Внизу, в зале, на ободранных фанерных креслах, с планшетами и смартфонами руках, сидели богатые представители подрядчиков космодрома.
– Можете садиться, – раздался сверху все тот же скрипучий голос. Но на него никто, не обратив внимания, продолжили заниматься своими делами. Сидор поднял голову и увидел, сидевшего под потолком, в кабине мостового крана, охранника Михалыча. Тот улыбнулся и помахал ему рукой.
– Товарищ Сидоров обвиняется сразу в ста двадцати преступлениях, связанных с кражей государственного имущества с бывшего склада районной заготконторы, – произнесла Ханбатыева, подтянув к себе толстый, раскрытый том, лежащий чуть в стороне, – На последней краже, он был замечен бдительной охраной и задержан нарядом полиции на крюке мостового крана с поличными.
Тут из кабины крана висевшей под потолком, раздался звук автомобильного клаксона и все сидящие в зале подрядчики, дружно посмотрели вверх на радостного Михалыча, выглядывающего из кабины и размахивающего рукой.
– Успокоились, – стукнула молоточком по столу Ханбатыева, и подрядчики тут же вернулись в компьютеры и смартфоны, а Михалыч перестал улыбаться и сделал виноватое лицо. – У защиты обвиняемого есть, замечания к предъявленному обвинению. – Ханбатыева строго посмотрела на затертого старичка и погрозила ему молоточком.
– Никак нет, ваша светлость, – испуганно произнес старичок и еще сильнее прижал к себе потертый портфель.
– Обвиняемый, что-то хотели сказать в свое оправдание, – постучав молоточком, направила его в сторону Сидора Ханбатыева.
– Вы меня спрашиваете, – как-то мелко улыбнувшись, поинтересовался Сидор.
– А кого еще, – почему-то грубым голосом спросила Ханбатыева, – Тут только ты один обвиняемый. – И тут же все подрядчики, оторвавшись от компьютерных игр, менты в бронежилетах и Михалыч в кабине, громко засмеялись шутке Ханбатыевой.
– Ну, так что скажешь, – дождавшись, когда все перестали смеяться снова, спросила судья.
– Я ничего брал, – выдавил растерянно Сидор, – Это клевета.
– А за крюком, зачем тогда полез, – ехидно спросила Ханбатыева.
– Крюк, да, – согласно закивал головой Сидор, – Крюк хотел снять. Но не смог.
– А зачем тебе крюк был нужен, – не давая Сидору прийти в себя резко задала вопрос Ханбатыева.
– Не скажу, – сдерживая рыдания произнес Сидор, – Это военная тайна.
– Ага, вот ты и сознался,– обрадовалась Ханбатыева, – И согласно уголовно кодекса, статьи 16. На человека застигнутого за воровством крюка, вешаются все преступления в радиусе шестнадцати километров. Кстати товарищи, – Ханбатыева посмотрела в зал, – А у вас ничего не пропало в радиусе 16 километров?
– Пропало, пропало, – закричали подрядчики, и перебивая друг друга, начали перечислять, – Оборудование пропала на пять миллионов. Бетона двадцать тысяч двадцать кубов. Арматуры двести тонн. Кирпича, десять составов.
– Все, – дождавшись, когда подрядчики успокоятся уточнила Ханбатыева.
– Нет. У меня еще пропало, – раздался вежливый голос и со скамьи приподнялся Акакий Акакиевич, держа в руках соломенную шляпу, – Забора металлического из профнастила двенадцать километров, – и подумав добавил, смущаясь,– А может и тринадцать, я точно не помню.