В полутемную залу с одним окном в самом центре потолка ворвался луч солнца. Тяжелые доспехи рыцаря и вся комната наполнились неожиданно ярким светом, мерцание походило на снисхождение бога в мир людей. Латы воина вспыхнули ярким огнем, и на стали отпечатался багровый росчерк символов. Свет угас, и письмена со временем потемнели. Рыцарь поднялся с колен и последний раз с печалью посмотрел через стекло в небо.
— Эолай, брат, — поприветствовал он всадника, хотя не мог слышать или видеть, как тот зашел. Связь между ними была так велика, что он давно почувствовал близость встречи.
— Израэль, брат, — ответил ему вошедший рыцарь, и улыбка осветила его прекрасное лицо теперь совсем похожее на лик ангела. Когда Израэль обернулся, Эолай пошел навстречу, и они обнялись, словно не виделись много лет.
Несмотря на равенство всех кардиналов, все почитали Израэля за самого могущественного и справедливого. В ордене он считался старшим из братьев, но никогда не смотрел на остальных из сотни или служителей свысока. Ответственность и рассудительность, а не гордыня, как считали многие, делала его главой самой властной и сильной гильдии в Валионе, да и во всей империи. Он отечески похлопал Эолая, который выглядел куда младше него, по плечу и тоже улыбнулся.
— Ничего? — спросил младший брат и выразительно посмотрел на окно.
Израэль отрицательно покачал головой. Они вместе вышли из комнаты света и стали медленно спускаться. Впереди ждали пять тысяч ступеней молчания. Каждый чувствовал, что предстоял тяжелый разговор, ведь старший кардинал, без сомнений, уже догадался о причинах визита любимого брата, на дух не переносившего суету человеческого города.
Они остановились на одном из нижних пролетов. Хмурая перина туч вздыбилась и свисала с неба рваными лоскутами. Старший кардинал с грустью посмотрел на Эолая и надел серебристый шлем.
— Что бы там ни произошло, рад видеть тебя во здравии. Какие же вести или события прервали твою миссию и заставили столь спешно вернуться? — тон Израэля говорил о серьезности предстоявшей беседы. Он прекрасно понимал, о чем пойдет речь.
— Я отыскал нечто важное и не мог продолжить порученное задание без особого доклада, — младший брат отвел глаза в сторону и стал разглядывать крыши домов и соборов, над одним из которых кружила стайка ручных голубей.
— Брат мой, — старший кардинал сделал ощутимую паузу, хотя подобрал слова для беседы задолго до нее. — Ты всегда был лучшим из нас, самым светлым и добрым. Ты прекрасно знаешь, как сильно я тебя люблю и как ты нужен братству. О, Эолай, только глядя на тебя в темные годы я побеждал сомнения, готовые сломить мой дух. Ты верил в свет… Поверишь ли в новую жизнь без него?
Младший брат выглядел покинутым и опустошенным, разглядывая купола храмов и небо, беспросветно затянутое облаками. Когда глава ордена говорил про свет, он вздрогнул и будто очнулся ото сна.
— Знаешь, брат, они ведь и не подозревают, насколько глупы и бессильны, — ответил он, указывая на копошившихся внизу горожан и приезжих. И те, и другие одинаково походили с такой высоты на муравьев. — Люди давно отравились честолюбием и тщеславием; полагают, что разбираются во всем на свете, но их внутренний мир пуст, как гнилой орех. Они воздвигли ложные престолы, и сами взгромоздили на них идолов себе подобных: царей, баронов, графов, наконец — императора. Истина для них — ничто. Долгое время я думал, что все люди достойны лишь презрения и всем сердцем презирал каждого из них, — он замолчал, взял обеими руками шлем и медленно надел его. — Но, как не больно признавать — нам все еще есть, чему поучиться у некоторых из них, — голос его стал сильным. — Ты прекрасно знаешь, про что я говорю, раз через столько лет сам еще поднимаешься на Шпиль. Я никогда не потеряю надежду, так же, как и ты, и найду первого кардинала!
— Надежда… — Израэль внимательно посмотрел на младшего брата, хотел сказать что-то, но в последний момент передумал. Привязанность, которую он питал к Эолаю, порой заставляла его отступать перед затеями этого мечтателя, о чем в последствии постоянно приходилось жалеть. Предприятие, которое он затевал теперь, было слишком опасным.
— У меня сегодня важный прием у императора. Не мог бы ты проводить меня до дворца? — старший кардинал принял решение и положил руку на плечо Эолая, от чего тот снова улыбнулся.
Двое служителей, стоявших возле ворот, держали запряженных коней под уздцы и склонились в глубоком поклоне при появлении кардиналов.
Братья ехали молча, любуясь чудесной дубовой аллеей, тянувшейся вдоль дороги.
— Да, для меня надежда еще не потеряна, — наконец вымолвил Израэль, — но я храню ее глубоко в сердце. Следовать за ней, как за путеводной звездой — совсем другое дело! Полагаясь на судьбу, остаешься слаб. Сильные своими руками вершат судьбу и не надеются на случай!
— Должен ли я забыть о нем, о первом?
— Ты должен помнить о том, что имеешь, а не о том, что потерял. Братство — наш новый дом; пора задуматься, как сделать его лучше.
— Я пытаюсь только объяснить тебе то, что видел своими глазами. Ты же веришь мне? — не унимался Эолай. Он понимал, куда клонил Израэль, но отступать от своей затеи не собирался.
— Всем сердцем! — не задумываясь, ответил на вопрос брата старший кардинал. Оба замолчали, разговор снова зашел в тупик.
Улица, пустынная без народа, медленно тянулась к Императорскому дворцу. Никто из аристократии не выезжал с подворий и не шел на прогулку, боясь быть застигнутыми в дороге непогодой. На блестящих наплечниках рыцарей появились капельки воды; начал моросить мелкий дождь.
— Я видел след собственными глазами, и это не просто след. Могу поручиться своей жизнью! Брат, это они, слезы Эйриан, — тихо проговорил Эолай. Голос его дрожал от волнения.
Израэль, не ожидавший ничего подобного, повернул голову к младшему брату. Даже его конь странно навострил ушли, как будто прислушиваясь к человеческой речи.
— О, теперь я вижу, откуда в тебе столько упорства. Тебя же было не переубедить с самого начала, но послушай внимательно своего старшего брата. Я видел, что случилось той ночью. После, прочтя тысячи манускриптов, нигде я не усмотрел намека на то, как можно спастись после такого! Мы все скорбим по участи Первого, и ты прекрасно помнишь, как наши враги сыграли на этом.
— Дневник предтечи? Мы потеряли треть ордена и двух кардиналов в той западне. Вечный свет их памяти, — закрыв глаза, промолвил Эолай.
— Вечный свет их памяти, — произнес Израэль и совершил про себя молитву. — Ты слишком добр и доверчив. Не забывай, где мы оказались, и кто находится по другую сторону баррикад.
Эолай, до тех пор уверенный, что старший кардинал наложит строгое вето на его план, воссиял и обещал соблюдать осторожность.
За время короткого разговора рыцари успели преодолеть путь до дворца. Ворота широко отворились. Никто не посмел преградить путь младшему кардиналу, пусть аудиенция ему и не назначалась. Рыцари Ста не только могли в любое время войти во дворец, но и пользовались определенными привилегиями, дарованными императором. Пока приближенные генералы его Величества являлись к нему полностью разоруженными и в простых суконных рубахах, рыцари с нашитыми черными крестами расхаживали в покоях владыки в полном доспехе и при всем оружии. Помимо этого, каждый сотник в любое время мог свободно пройти в любую часть дворца.
Эолай, правда, не собирался пользоваться высоким статусом и остановил коня. Меньше всего на свете он любил сплетни дворцовых прихвостней, надушенных до безобразия дам и шуршание шелков. Среди братства он более остальных оставался верен образу странствующего рыцаря и постоянно путешествовал по дальним уделам, подальше от столицы. Сначала Израэль старался держать одного из своих самых преданных и любимых братьев как можно ближе к себе. Тщетно! Неисправимый романтик все равно умудрялся подписываться на самые отдаленные рейды, так что потом его целыми месяцами не видели в храме, и только изредка от какого-нибудь дозора на краю света долетала весточка о нем. Иногда его видели у самого Незыблемого моря, а однажды рыцарь с черным крестом прогуливался по затерянной дороге недалеко от Слатанидских гор, пока его конь мирно щипал травку неподалеку в поле. В конце концов Израэлю пришлось смириться с упрямым нравом брата.