А над всем этим срамом
Та церковь была —
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту, -
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту….
Костик проехал дальше и увидел и Лобное место, такое маленькое, незначительное, скромное, и не менее скромный с виду Мавзолей, и башни с горящими чистым кровавым светом рубинами, и брусчатку, шкурой панголина наброшенную на неровные бугры площади. Здесь он почувствовал себя чужим, захотелось домой, он представил себе маму, досадливо теребящую дужку очков и с кем-то отчаянно ругающуюся по Зуму, Ирину, уставившуюся в экран ноутбука и машинально отправляющую в рот один за другим бутерброды с маслом и посахаренной колбасой, кота, по своему обыкновению развалившегося в самом грязном и пыльном месте прихожей. Костик развернул Ньюросса и покатил домой.
***
Ехал он неспешно, как король по завоёванным землям, и, пока вечер набрасывал на дома и бульвары тёмное покрывало, всеми фибрами души, всем телом впитывал звенящую и трепещущую повсюду жизнь, ибо город, его город, начинал жить по-настоящему только в сумерках. Костик не боялся, что ночь застанет его врасплох: он хорошо запомнил дорогу, да и ехать нужно было всё время прямо, а от Коломенского парка дорога и вовсе была знакомой как свои пять пальцев, езженой-переезженой.
На Павловской улице Костик остановился ненадолго, наблюдая, как двое маленьких детей карабкаются на памятник и усаживаются на бронзовых коленях сурового мужчины в пиджаке и расстёгнутой рубашке, цепляясь за несгибаемую руку, упёршую указательный палец в подбородок. К нему подбежала маленькая колченогая собачка, уселась возле педалей и молча смотрела на Костика круглыми влажными чёрными глазами. Костик медленно тронулся с места, улица была пустынна, и можно было спокойно предаться любимому занятию: ехать и смотреть в окна на противоположной стороне улицы и гадать, кто там живёт, какой у них жизненный путь, как говорил учитель литературы Евгений Борисович, и что у них сегодня на ужин.
Напротив как раз был голубой каменный дом в четыре этажа с большими окнами без штор, за которыми мелькали силуэты военных, так что Костик сделал вывод, что это казарма при военной части. Плавно катясь дальше, он заметил в окне последнего этажа какое-то необычное движение и остановился, чтобы рассмотреть подробнее. Недалеко от окна стояла кровать, и на ней в счастливом упоении прыгали дети — мальчик и девочка с длинными косичками, то подлетающими вверх, то стремительно падавшими на плечи. Вот это да! Кто они, эти дети? Почему скачут на постели в казарме? Может, это дочь и сын главного командира? Наверное, они осиротели, и отец вынужден держать их при себе. Или это юные разведчики, супергерои? Днём они выполняют свой долг, сурово и деловито, а вечером вспоминают, что они всё же дети. Весёлые скачки продолжались, Костику уже казалось, что он прыгает с ними бок о бок, он слышал скрип пружинного матраса, смех и довольное пыхтение, ощущал ногами упругую поверхность. Родилось чувство, что он вступил в братство. В это время в детскую вошла женщина, мальчик и девочка слезли с кровати, она взяла их за руки и вывела из комнаты. Свет погас, но Костик был уверен, что, уходя, девочка обернулась, мотнув тонкой косичкой, и заметила его, стоящего рядом с огромным велосипедом на другой стороне улицы.
***
— Ну как, нашли того мальчика? Который пошёл на джиу-джицу? — спросил Костик, проходя мимо Ирины и незаметно, как ему казалось, стягивая кружочек орео с блюдечка на подлокотнике.
— А ну стоять! –крикнула сестра, проворно хватая Костика за руку. Затем другим голосом добавила. — Не нашли. Сто сорок человек в режиме он-лайн просматривают фотографии — и ничего. Один раз вроде как было что-то похожее, а оказалось, что это просто бревно. Зато по ходу обнаружили одного старичка прошлогоднего.
— Где? Кто он? — принялся задавать вопросы Костик. Он всегда живо интересовался находками Ирины и её друзей из ЛА, расспрашивал, дотошно вникая в разные детали оборвавшейся жизни.
— Старичок как старичок, — пожала плечам Ирина. — Обыкновенный. Пантелеймон Петрович.
— Какое древнее имя! — восхитился Костик. Пантелеймон звучало как Балерион Ужасный.
— Да уж, — согласилась Ирина. — И дедуля был древний, с альцгеймером. Ну ладно, Костян, иди давай, покатайся. Ты мне мешаешь.
***
Костя поехал в сторону центра в надежде снова увидеть в окне девочку с тонкими косичками, живущую с братом в казарме. Дорогой он думал о том, что младшая сестра — это не старшая сестра. От младшей не будешь в любой момент ждать пинка или подзатыльника или рассуждений о том, что в современном мире по-настоящему слабый пол — мужики. Младшую надо защищать, провожать в школу, помогать с уроками. Он бы даже научился косички заплетать, чёрт побери!
Но на этот раз детей в окне не было, свет не горел, а когда Костя пересёк улицу, чтобы рассмотреть дом поближе, к нему подошли двое патрульных с автоматами и в респираторах, спросили, почему он не в маске, и велели убираться к маме.
Костик счёл за лучшее последовать их то ли совету, то ли приказу и налёг на педали. Он ехал домой и, всматриваясь во встречные лица, впервые заметил, что на опустевших улицах почти все в масках. В простых белых, или изящных чёрных, как у спецназа, или вообще — как у Дарт Вейдера. Костя не узнавал свой город, и от этого жуткого ощущения ему хотелось лететь всё быстрее, благо что не нужно было постоянно следить, чтобы не налететь на зазевавшегося пешехода. Он легко проехал то место, где Каширку пересекает Третье транспортное кольцо, и в сгущающихся сумерках понёсся вдоль забора больницы, переключив скорость на максимум. Педали жужжали, спицы пели, ветер свистел в ушах, и внезапно в этот шум ворвался какой-то новый звук — ощущение было такое, будто кто-то неожиданно окликнул тебя или легонько тронул за плечо. Костик торопливо оглянулся — никого не было.