***
На следующей неделе школы перешли на дистанционное обучение, говорили о всеобщем карантине, о том, что скоро введут пропуски и комендантский час и нельзя будет просто так выйти на улицу. Поэтому Костик каждый день выезжал на Ньюроссе, чтобы насладиться свободным полётом, заглянуть в окна дома на Павловской улице и попробовать ещё раз уловить то таинственное, не дающее покоя ощущение, которое он испытал, мчась на двадцать первой скорости вдоль решётки больницы.
В среду его ждала удача. Редкостная, из тех, что взрослые именуют судьбой. Он на мгновение задержался напротив казармы — пару секунд, не более, патрульные уже махали ему руками, прогоняя, грозя автоматами — и всё же увидел, что девочка с тонкими косичками смотрит на него из окна четвёртого этажа и машет ладошкой. Окрылённый, Костик помахал в ответ, вскочил на велосипед, резко и уверенно задрав ногу, и помчался в сторону Каширки, зная, что сегодня его день, его вечер, он правитель в своём царстве и берёт всё, что хочет.
Вот и старая, тронутая ржавчиной решётка. В глубине двора — громада нового корпуса с уже зажёгшейся чередой окон. Никто не вышел на прогулку, и даже мерный гул шоссе не разбивает кокона тишины. Стрекочут педали, поют спицы, ветер свистит в ушах, треплет кудрявые рыжие волосы.
— Не оборачивайся! — услышал Костик шелестящий голос.
— Кто ты? — спросил Костик. Он почему-то был уверен, что голос принадлежит мальчишке одного с ним возраста, шестикласснику или семикласснику.
— Не оборачивайся! — повторил голос. — Я ветерок.
— Что? — спросил Костик.
— Не знаешь? — в голосе прозвучало разочарование. — Ты тоже не читал Крапивина?
— Читал, читал, — поспешил исправится Костя и тут же догадался, о чём речь.
«Голубятня на жёлтой поляне». Ветерки! Мальчишки, которые погибли. Были убиты.
Мучительно хотелось обернуться, но он понимал, что делать этого не стоит. Ветерок можно увидеть как стремительные завихрения, воздушные спирали, вовлекающие в себя опавшие листья. А услышать?
— Только если ехать очень быстро, — подтвердил голос.
— Будто летишь, — подхватил Костя. И тут же продолжил, — Так значит, ты… Тебя убили?
— Да.
— Это ты шёл на джиу-джицу?
— Нет, я ехал на велосипеде по проулку. Есть у нас такой, между двумя дорогами, там зелёный забот и калитка с проволочной сеткой. Меня просто сдёрнули с велосипеда и… Не хочу об этом говорит.
— А чего же ты хочешь? — спросил Костик.
— Чтобы меня помнили. И других убитых мальчишек. Что мы жили, играли, ездили на велосипеде, читали интересные книжки.
— Разве твои родители не помнят тебя?
— Мама помнит, конечно. Но она всё время плачет.
Костя вздохнул.
— И вообще это не то. Она не знает, что это значит — быть живым мальчиком. Она думает о том, кем бы я стал, когда вырасту. Будто я не жил, а только собирался жить.
— Моя мама тоже ничего не знает обо мне, — сказал Костя, — даже сейчас не подозревает, где я.
— Времени мало, — прошелестел голос.
— Что ты хочешь, чтобы я помнил? — спросил Костя.
— Меня зовут Рома. Я люблю кататься на велосипеде, у меня есть пёс Шурупчик, — голос удалялся, делался тише. — Я делаю модели танков…
Голос исчез. В сгущающихся сумерках Костя проехал Каширское шоссе, отметив про себя, что в фитнес-клубе «Миллениум» не горит свет, беговые дорожки застыли, а на стоянке нет ни одного автомобиля. Город словно вымер. Зато природа ликовала. В мягком свете полной луны было видно, что каждая травинка тянется к небу, берёзы встряхнулись и их ветви уже не висят унылыми плетьми, а наливаются почками. Когда Костя повернул на улицу Борисовские Пруды и поехал липовой аллеей вдоль парка, он приметил, что справа на поляну, озарённую луной, выбежали две лисы и стали играть, кувыркаясь и покусывая друг друга. Когда аллея кончилась, велосипедная дорожка вывела его на открытую часть дороги, и он покатил мимо стройной шеренги фонарей. И каждый раз тень велосипеда и слившаяся с ним Костина тень вырастала из-за спины, быстро пробегала по асфальту и исчезала у очередного фонаря.
— Нашли тело, — сказала Иришка, когда Костик, разгорячённый впечатлениями этого дня, вошёл в комнату и стал рыться на столе в поисках тетрадки с обложкой под змеиную кожу, которую ему подарили на день рождения и для которой он до сих пор не нашёл применения.
Иногда Ирине надо было выговориться, Костик чувствовал такие моменты и просто слушал.
— Нашли по куртке из UNIQLO. Красной. В пруду, недалеко от его дома. Лёд растаял, и тело всплыло. Зацепилось за корягу и на снимках сливалось с ней. Вот мы не сразу и заметили.
Ирина показала Косте фотографию, сделанную дроном. Действительно, что-то разобрать было сложно. Больше всего похоже на блюдце горячего шоколада сверху, и справа в углу — тонкая палочка корицы.
— Как его звали? — спросил Костя.
— Такую информацию нельзя разглашать, ты же знаешь.
— Почему он умер?
— Убийство, — ответила Ирина.
Костя сел за свой стол, раскрыл тетрадку и начал было писать, но вспомнил, что должен Евгению Борисовичу сочинение о выборе профессии и что жёсткий дедлайн сегодня. Костя отложил тетрадку и набрал текст о том, что хочет быть тем, кто помнит. «Каждому писателю нужны читатели, — говорилось в его сочинении. — Так же должен быть кто-то, кто будет помнить об убитых мальчишках. О тех, какими они были каждый день. О том, что они были живыми и настоящими, а не о том, какими взрослыми они должны были стать. Разве это не их право? Хотя, возможно, это вовсе не то, что я должен был сказать в сочинении о выборе профессии».
Костя отправил сочинение на школьную почту, выключил компьютер, снова раскрыл тетрадку с обложкой под змеиную кожу и записал: «Рома. Пёс Шурупчик. Модели танков».