Семинария давала широкое образование: кроме тех предметов, которые обычно преподавались в духовных учебных заведениях, сообщались сведения по естествознанию, сельскому хозяйству и народной медицине. Она была известна хорошим уровнем преподавания, и один из учеников писал, что программы по гуманитарным предметам в ней "была даже шире программа светских учебных заведений". Учеником этим был известный впоследствии артист МХАТ Б. Г. Добронравов - некоторые семинаристы избрали для себя отнюдь не благонравную карьеру священнослужителей, а беспокойную судьбу служителей подмостков. Кроме Добронравова семинарию окончил еще один известный актер - М. Н. Кедров.
Во время событий октября - ноября 1917 г. в семинарии жили члены церковного собора, съехавшиеся со всей России в Москву для выборов первого за почти двести лет синодального правления патриарха. В начале следующего года стало трудно с продовольствием, да и вообще наступили смутные времена, и семинарское начальство решило до поры до времени распустить семинаристов, однако, как было объявлено, "задавши воспитанникам на дом уроки". Ответить эти уроки было им не суждено: пришедшие к власти большевики семинарию закрыли.
В этом здании в 1918 и 1920 гг. трижды выступал В. И. Ленин. Он то убеждал делегатов более энергично поддерживать самого себя и свое правительство, то подавлял попытки кооператоров быть независимыми от новой власти, то выступал на очередном продовольственном совещании, окольным образом признавая крах своей политики насилия над крестьянством. Тут же, под крылом новой власти, в 1918 г. родилась коммунистическая партия Финляндии. В мае 1923 г. в доме проходил обновленческий собор, низложивший патриарха Тихона.
До 1981 г. в здании находился российский Совет Министров, а после переезда его на Краснопресненскую набережную, дворец отдали Музею декоративного и прикладного искусства.
С большой усадьбой Стрешневых граничила еще большая - Пушкиных. Да-да, тех самых Пушкиных: это было владение Льва Александровича Пушкина, деда поэта. Возможно, что этим участком владел еще прапрадед А. С. Пушкина стольник Федор Петрович Пушкин. Он остался бездетным и, как сообщается, оставил все свое имение племяннику, Александру Петровичу Пушкину. Правда, в этом утверждении сохраняются некие сомнения: дело в том, что в переписной книге города Москвы начала 1740-х гг. сообщалось, что этим участком владели "по крепости", что означает - участок был приобретен, а не получен по наследству. Документов на это имение не сохранилось, так как "данная" сгорела в огромный пожар 1737 г., что было подтверждено при межевании, произведенном в силу указа императрицы Елизаветы Петровны "о межевании земель во всем государстве" в 1758 г.
Площадь поместья составляла около 6 гектаров. Примерно напротив нынешнего 2-го Волконского переулка, несколько в глубине, стояло деревянное главное здание с двумя также деревянными флигелями по сторонам, образовавшими парадный двор. Позади жилой части усадьбы находился сад с оранжереями, спускавшийся по склону к запруженной Неглинной. В 1781 г. Пушкины прикупили к этому, и так обширному, участку еще один, и тоже немалый - князя Б. А. Голицына.
Внук Льва Александровича Пушкина считал, что во время переворота, совершенного Екатериной в 1762 г., его дед -
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин...
Но, как выяснилось, Л. А. Пушкин никакого участия в судьбе своего законного государя Петра III не принимал, в крепости не сидел, во время переворота спокойно жил в своем московском доме и, более того, в числе виднейших московских дворян участвовал в церемонии "вшествия" Екатерины в первопрестольную перед торжественной коронацией ее в сентябре 1762 г.
В том же году Л. А. Пушкин в чине подполковника артиллерии вышел в отставку и продолжал жить в своем доме до самой кончины в 1791 г. Его вдова Ольга Васильевна, урожденная Чичерина, прожила тут, на Божедомке, вместе с детьми - сыновьями Сергеем и Василием и дочерьми Анной и Елизаветой, еще шесть лет, а потом решила переехать. Летом 1797 г. она продала "свой московский двор со всяким в нем каменным и деревянным строением, с садом, оранжереями и во оных со всякими деревьями, с прудом и во оном с рыбою", и приобрела в том же году более скромную усадьбу поближе к центру города, в приходе церкви Харитония, что в Огородной слободе.
Новым владельцем поместья в Божедомке стал сенатор Василий Иванович Нелидов, и для него известный архитектор В. П. Стасов построил очаровательный небольшой деревянный павильон над Неглинным прудом, рисунок фасада которого включен в альбом лучших московских зданий, собранный М. Ф. Казаковым.
Сын Нелидова в 1817 г. продал участок главе московской администрации генералу А. П. Тормасову, который сделал усадьбу своей летней резиденцией, где украсил сад статуями и беседками, вырыл еще один пруд и посадил дубовую аллею. От Тормасова усадьба перешла к екатерининскому вельможе И. Н. Римскому-Корсакову, бывшему фавориту любвеобильной императрицы, которая не на шутку увлеклась им. "Нетерпеливость велика видеть лучшее для меня Божеское сотворение, по нем грущу более сутки уже, на встречу выезжала. Буде скоро не возвратишься, сбегу отселе и понесусь искать по всему городу", - писала она Ивану Корсакову. Екатерина буквально осыпала фаворита драгоценными камнями: "алмазное видение" - называла его англичанка Вильмот. К концу своего "случая" он получил два с половиной миллиона рублей и четыре тысячи крепостных. Главными чертами его характера были, по словам современников, легкомыслие и добросердечность, а об умственных способностях можно судить по такому рассказу: при заказе книг для библиотеки книгопродавец спросил его, какая область знания его интересует. "Об этом я не забочусь, это ваше дело, важно, чтобы внизу стояли книги большие, а наверху поменьше, точно так, как у императрицы", - ответил "книголюб".
В огромный сад своей усадьбы на Божедомке новый владелец позволял по воскресеньям входить всякому прилично одетому, и "Корсаков сад" стал популярным гуляньем москвичей. Лучший московский путеводитель начала XIX в., написанный И. Г. Гурьяновым, так отзывался о нем: "Приятность вечера, темнота аллей, чистота проспектов, иллюминация, звуки музыки, мелодические тоны песенников и разнообразие лиц и нарядов делают гулянье сие превосходным".
Примерно с середины XIX в. сад превратился в открытое увеселительное заведение и стал называться "Эрмитажем" - при входе в него (против нынешнего дома N 20) стояла хижина, в которой находилась статуя сидящего старца-отшельника ("Эрмитаж" по-французски - жилище отшельника, "ermite" - отшельник; в переносном смысле слово "Эрмитаж" означало уединенное, пустынное место, хотя московский Эрмитаж уж никак нельзя было представить таким). В то время сад был, наверное, самым популярным в Москве, чему немало способствовали изобретательность и выдумка его содержателей Борегара. Педотти, Мореля. Парадиза и, в особенности, знаменитого Лентовского. "Чего только не было в этом саду! - вспоминал К. С. Станиславский. - Катанье на лодках по пруду и невероятный по богатству и разнообразию водяной фейерверк со сражениями броненосцев и потоплением их, хождением по канату через пруд, водяные праздники с гондолами, иллюминированными лодками; купающиеся нимфы в пруду, балет на берегу и в воде... Два театра - один огромный, на несколько тысяч человек, для оперетки, другой - на открытом воздухе для мелодрамы и феерий, называемый „Антей", устроенный в виде греческих развалин (проект архитектора Ф. О. Шехтеля - Авт.). В обоих театрах были великолепные по тому времени постановки, с нескольким оркестрами, балетом, хорами и прекрасными артистическими силами. А наряду с театрами - эстрада, громадный цирковой амфитеатр под открытым небом... Семейная публика, простой народ, аристократы, кокотки, кутящая молодежь, деловые люди - все по вечерам бежали в "Эрмитаж"... вся Москва и приезжавшие в нее иностранцы посещали знаменитый сад", - продолжал Станиславский.
Весной 1894 г. сад "Эрмитаж" был закрыт, огромный его участок владельцы решили разделить на множество мелких и отдать под застройку. На рубеже веков здесь, в четырех Самотечных переулках, выросли новые жилые кварталы, и ничто сейчас тут не напоминает о шумной славе московского "Эрмитажа".