Федосюткин — бывший комиссар Первой Курской партизанской бригады. Эти места знал до войны, работал там лесничим. В 1939 году пошел добровольцем против белофиннов — «очень это пригодилось потом для партизанского дела». Перед войной был на советской работе. За пять дней до нападения Гитлера его выбрали секретарем райкома партии. Из райкома и ушел в партизанские леса.
Осенней ночью лежал с двумя товарищами на сырой холодной земле у шоссе, по которому громыхали танки, растоптавшие гусеницами половину Европы. Танки двигались на Курск. Небо в той стороне полыхало багровым заревом.
Они лежали молча, притаившись в кустах. В ту мрачную ночь воображение едва ли рисовало им пору возмездия, когда такие же вот танки будут подрываться на партизанских минах.
Федосюткин собрал сначала немногих. Укрывались в знакомых лесах. Народу все прибавлялось, силы росли. Оккупанты уже не отваживались появляться вблизи партизанских баз даже днем. В двадцати пяти сельсоветах не было фашистской власти, старост и полицаев. Этот партизанский край жил по советским законам военного времени.
Те места, где теперь Железногорск, считались самыми глубинными и удобными: овраги, примыкающие к брянским лесам дубравы. Здесь и обосновался штаб Первой Курской партизанской бригады. С Большой земли ночами шли самолеты, у партизан появились противотанковые ружья, взрывчатка. Начались вылазки к железной дороге Брянск — Харьков. Гитлеровцы встревожились, стали посылать карательные экспедиции.
— Четырнадцать экспедиций, — вспоминает Федосюткин. — Четырнадцать — и все с боями. Каждый раз задача им ставилась одна: окружить, уничтожить партизан до последнего человека. Обязательно до последнего! Должен вам сказать, бои бывали тяжелые, по двое-трое суток. Танки и авиация. Много потеряли мы хороших людей, но партизанскую землю удерживали.
А «рельсовая война»? Весной сорок второго немцы вовсе прекратили ночное движение по двум железным дорогам. Распорядились: выселить всех жителей по обе стороны полотна на двадцать пять километров. Не помогло! На счету у курских партизан сто сорок семь пущенных под откос вражеских эшелонов. И вот вам маленький штришок для истории Курской дуги и курской руды: станция Дмитриев-Льговский, возле которой мы под полотно мины подкладывали, в пятьдесят седьмом году стала опорой стройки Михайловского карьера. Именно там разгружались первые экскаваторы.
Железногорцы особенно остро, непосредственно ощущали эту живую связь времен: в числе первых монументов молодой город поставил стелу, прославляющую подвиги бойцов и командиров партизанских отрядов.
Есть под Железногорском место, где память о прошлом бередит, жжет сердца. Это обыкновенная поляна у дубравы. Пахнет свежескошенным сеном. Рядом свекловичная плантация, белеют платки колхозниц. По бойкой дороге торопятся грузовики.
Там, где поляна, было село Большой Дуб.
Каратели ворвались в него хмурым утром 17 октября 1942 года. Согнали жителей. Матерей волокли с детьми, больных стаскивали с постели. Расстреляли всех. Завалили соломой и сожгли. Раненые сгорели заживо. Под обгоревшими трупами матерей потом нашли двух полуживых малолеток. Село сровняли с землей.
В густой траве холмик, на нем табличка: здесь был один из погребов, куда пытались укрыться несколько жителей. Их забросали гранатами.
С лица земли исчез не только Большой Дуб, но и несколько окрестных селений. Не осталось ничего. Лишь на скорбном памятнике имена расстрелянных и заживо сожженных. Год и день смерти у всех один. А годы рождения… «Воронин А. Е. — 1886, Воронина В. И. — 1889, Кондратов В. В. — 1941, Федичкина В. П. — 1940, Федичкина 3. Ф. — 1941…»
Расстреляли и сожгли годовалых. Уничтожали семьями: Ворониных погибло тринадцать, Кондрашовых — тринадцать.
Могучий старый дуб, возможно, давший название селу, засох после пожара. Часть его мертвого, серого ствола привезли потом в Курский музей.
В соседней Михайловке под сенью деревьев небольшого садика на площади — памятник партизанке комсомолке Вале Дикановой: здесь ее повесили фашисты.
Кто зверствовал в этих местах? Установили: 581-и эскадрон полевой жандармерии под командованием фашиста Шпренгеля. Но были в эскадроне и продажные шкуры, предатели с русскими именами. В Михайловке запомнили: один ходил с окровавленной плетью за голенищем, второй, пулеметчик, при расстрелах особенно старался, чтобы никого не миновала пуля.