— А что? — спрашиваю.
— Хочешь, здесь переночуй. Что ж по подвалам мыкаться. Только извини: останешься — мы тебя или запрем или кто-то из нас с тобой будет. Хороший ты, видно, парень, но мы ж тебя не знаем совсем. А вдруг квартиру обчистишь?
Поверил я ему, говорю же, повелся:
— А спать где?
— Да хоть здесь, раскладушку поставим, а завтра посмотрим. Может, ты подработать хочешь? Нам такой толковый пацан сгодился бы.
— А делать что?
— Ну для начала уберешься здесь. В магазин сходим, ужин приготовишь, раз ты такой повар. А дальше видно будет. Идет?
Повелся я, это точно, но ведь не совсем дурак был, понимал, что что-то здесь не то. Но как вспомнил подъезды эти поганые! Ладно, решил, хоть ночь перекантуюсь. Только, думаю, следить за ними в оба нужно. А какое там следить! Авербух откуда-то раскладушку сразу приволок, предложил лечь отдохнуть. Мол, видно, что устал. А у меня после еды и правда глаза слипались, сил нет. Прилег и заснул почти сразу. Поначалу слышал сквозь сон, как эти двое в коридоре:
— Не бухти… Говорю — пригодится… Мы на этом еще больше поимеем… А ты что теперь предлагаешь?..
А третий голос — этого я вообще не знал тогда, говорит:
— Имейте в виду, если что — я мочу без предупреждения. Мне моя шкура дорога.
И те вроде притихли…
Да я уж не стал вслушиваться, пес с ними, думаю, кто-то просто телеги катает, пугает их. Не поверил. А зря. Послушать бы тогда не мешало…
Стал я на той квартире жить и первое время только и радовался, что на дураков попал, кормили они меня. И не так чтобы вовсе от пуза, но кормили. А после того как голодный по Москве походил, так и совсем хорошо, сигареты тоже давали. И на улицу отпускали запросто. Я уже на следующий день, после того, как там оказался говорю:
— В город пойду, повидаться кое с кем надо.
Мотя (это он тогда с ними разговаривал ночью)
как-то зло на меня посмотрел, но промолчал, а Авербух — ничего, покивал, сказал только, чтобы я ночевать приходил. Если захочу. А захочу я, нет ли — какая разница? Ну походил я день по городу, проголодался. К вечеру, понятно, задумался: спать где? Подумал, подумал — да и к этим двоим вернулся. Дверь мне Авербух открыл, а сам к Моте поворачивается (оба они на месте были) и вроде как подмигивает:
— Я ж тебе говорил.
А мне так объясняет:
— Поспорили мы, вернешься ты или нет. Вернулся, молодец! И соображаешь, и не из пугливых.
— Ты смотри, он ведь и совсем соображать сможет, — пробурчал себе под нос Мотя и глазом сверкнул. Нехорошо так сверкнул, угрожающе.
— Ничего, всегда ведь договориться можно. — Это Авербух отвечает.
Накормили они меня опять, и спать я снова на кухне лег, на раскладушке.
На следующее утро, как я в город уходить собрался, Авербух мне говорит:
— Вообще-то положено тебя в милицию сдать, к матери вернуть, как ты на это смотришь?
А как я могу смотреть? Понятно — не хочу.
— Тогда ладно, — кивает тот. — Только ты уж осторожнее сюда ходи и не говори никому, где ешь да где ночуешь. А то и без нас тебя заберут.
И деньги мне дает, вроде как на сигареты. Ушел я. А к вечеру вернулся. И вот какая история получилась.
Я, когда к дому подходил, гляжу, выводит Мотя пацана какого-то, постарше меня, и пацан такой тихий-тихий. Он ему денег в руки сунул, посадил в машину и увез. Что бы, думаю, такое? Не понравилось мне это, вот честное слово, уже тогда что-то замечать стал, но поднялся в лифте, в квартиру позвонил, Авербух открывает.
— Что, — спрашивает, — рано так?
Но ничего — впустил, не приставал больше. На кухню привел, поесть дал, я, когда ел, спросил насчет того пацана. Он снова кивает (вот ведь привычка дурацкая!):
— А ты думаешь, что ты один по городу голодный ходишь? Другие тоже есть хотят. Щербинин сегодня одного подобрал, накормили мы его здесь. Отморозок, говорю, этот пацан, вроде как дурачок. Таким-то труднее всего, ты вот парень боевой — прорвешься. А ему куда деваться?
Но я-то видел, что пацан какой-то не такой…
Через час примерно вернулся Мотя, о чем-то они там с Щербининым в коридоре поговорили.
— Ну что? — один спрашивает.
— Все в порядке, — другой отвечает, — камень на шею — и в Истру…
— Напрасно, напрасно… — сказал Щербинин, — зачем это все?
— А затем, — зло отрезал Мотя, — что мне моя жизнь гораздо дороже, чем сто таких пацанов…
А потом Щербинин вошел и на меня глазами зыркнул.
— Ты что не спишь? — спрашивает.
Я молчу.
Ну он сразу и понял, что я все слыхал. Тут они на меня оба навалились, связали и в рот кляп вставили.