Не веря своим глазам, они смотрели на восстающего из адского пламени монстра. Последние звуки веселья сошли на нет, теперь лишь шелест дождя нарушал повисшее на стенах молчание.
Грянул особо устрашающий раскат грома. И одновременно с ним древень резко распрямился, вскинув вверх лапы. Брошенная им дубина взмыла точно лёгкая тростинка. Кувыркаясь в воздухе, громадный молот ударил по брустверу галереи, размозжив каменную кладку на тысячу осколков. Отскочив, бревно перелетело через Стену, и рухнуло уже по другую её сторону.
И тогда всё смешалось. Отчаянные крики. Выпученные глаза. Бесполезные, никем не выполняемые приказы… У прохода в угловую башню столпотворение… Несут на руках окровавленные тела… Нескончаемая ругань, стоны, рвущий горло кашель…
Дождь вскоре утих, излив себя до капли. Тот раскат стал прощальным. Воздух наполнился испарениями, оседающими на камнях крепости холодным туманом. Солнце выглянуло на миг и сразу скрылось, не желая подарить продрогшей земле ни лучика лишнего тепла.
Древень сумел уйти. Продолжая местами гореть, в клубах дыма он нетвёрдой походкой побрёл от Стены. Где-то там, вдали пустошей находился его дом. Великан уходил, и его никто не преследовал. Их никогда не преследовали, ни прежде, ни теперь.
3
Вечером в местной таверне «У доброго мельника», или на общенародном — в «Берлоге», под тусклым светом подвешенных у потолка на старом тележном колесе свечей за дальним угловым столом сидели трое. Среди запаха жареной рыбы, ползущего в общий зал с кухни, завсегдатаи из городских наперебой обсуждали события минувшего дня. Нападение великана на Стену и потери среди солдат гарнизона обеспечили тему для пересудов на многие месяцы вперёд. Но за этим столом взятые закуски стояли почти нетронутыми, лишь раз за разом наполнялись пузатые деревянные кружки. Текла невесёлая беседа с долгими паузами.
— Ну и? — спросил Лопух, отталкивая тарелку с опротивевшими соленьями и придвигая ближе кувшин с пивом.
— Да я сразу понял, что дело дрянь. Когда очухался после удара, стал искать его… Кругом все орут, ничего не разобрать. Кто сам поднялся, других подняли. А кто-то так и остался лежать.
Хряк уставился в засаленную от времени столешницу, глаза его мокро блестели. Чуть помедлив, он поднял кружку и приложился к ней. Утёр рот тыльной стороной ладони.
— Бегал, хватал всех подряд, вглядывался в лица, да всё не те. Потом догадался вниз спуститься. Двоих ведь со Стены сбросило. Там и нашёл его… как раз возле той дубины он лежал. Только что уж. Руки-ноги вывернуты, как у живого никогда не получится. А глаза открыты и такие спокойные.
Оглушительная болтовня в «Берлоге», слышался даже смех. Хряк не обращал внимания. Казалось, сейчас он не замечал ничего, кроме своей кружки, да и её держал лишь бы чем-то занять руки.
— Одним словом, нет больше Серхо, вот и всё.
— Кого? — не понял Лопух.
— Ворчуна не стало, говорю! — взвился вдруг Хряк. — Звали его так — Серхо. Ясно?! А мы всё: Ворчун, Ворчун, как собаку… Сами мы собаки! А он таким человеком был… Я с ним с самого начала, как только пришёл сюда сопливым юнцом. Он уже давно служил, ну и меня, бездаря, стал уму-разуму помаленьку учить. Как отец родной за меня вступался. Понял? Как отец!.. А ты «кого?». Эх…
Хряк хотел снова приложиться к кружке, но та опустела. Тогда он с досадой двинул ею о столешницу и поднялся.
— Столько всякой дряни кругом было, а подставился именно он.
— Хряк, ты бы успокоился. Ничего ведь не изменишь. И не один он погиб, — молчавший до того Юлиан тоже разгорячился. На его лбу пролегла ободранная ссадина — маленький подарочек от бродячего дерева, а верее, от своих же сослуживцев. — Вор…, то есть Серхо, был солдатом. Хорошим солдатом и хорошим другом. И он знал, что на службе, тем более здесь, на границе, всякое может случиться. Не всем повезло отделаться шишками. Ворчуну, то есть Серхо, ему как раз… Судьба значит такая. Может, в следующий раз не повезёт уже кому-то из нас.
Коротышка зло посмотрел на Юлиана. Сжатые пухлые кулаки дрожали как при лихорадке.
— А пошли вы все, — бросил он. Взгляд его как-то разом потух. Отпихнув табурет и не оглядываясь, Хряк двинулся к выходу.
— Зря ты так. Они с Ворчуном сильно дружили, он ему и впрямь, как отец был, — расстроился случившимся Лопух.
— Знаю. — Юлиан ковырнул ложкой в остывшей солянке. — М-да… Хряк сам не свой, может, догоним его и в казарму отведём?