— Увидеть? — подсказал ставший ласковым, но всё ещё остававшийся холодным, женский голос.
— Да, — робко прошептал ведун.
— Нельзя, — Она не дразнила, не испытывала, не играла. — Если здесь станет хоть на толику светлее, ты ослепнешь.
— Очень жаль, — с искренней досадой в голосе, пробормотал Казимир. — Но я думаю, ради такого не жалко ослепнуть.
— Ты храбрый, — заметил голос, эхом удаляясь и возвращаясь вновь.
— Вовсе нет. Во мне зияет пустота… Я готов идти на край мира, чтобы её унять.
— Понимаю, — тихим шёпотом ответил голос, и Казимиру показалось, будто что-то коснулось его плеча. Он так надеялся, что это произойдёт вновь, что замер в ожидании… Но этого не повторилось.
— Кто ты? — жадно воскликнул ведун.
Некоторое время было тихо. Так тихо, что ему стало грустно. Взметнувшаяся, словно снежный буран, печаль окутала душу, сжимая и оставляя кровоточащие раны. Если она не ответит… не ответит… никогда?! Казимир прижался лбом к гладкой и холодной поверхности стены.
«Если она не ответит, я разобью себе голову об этот камень», — решил он.
— Тайку́, — коротко обронил звенящий голос, возвращаясь, как долгожданная весна, после долгой зимы.
Казимир замер, не в силах дышать и даже думать. Догадка, скользнувшая откуда-то из недр души, вспыхнула огненным пылающим цветком, распускаясь где-то в районе живота.
— Я понял, кто ты, — тихо прошептал он, чувствуя, что по-детски и наивно улыбается. — Ты самое прекрасное, что есть на свете… сама сила… мудрость... и красота. Ты и есть тайга!
Он очнулся от того, что смеётся. Заливисто и глупо хохочет, да так чисто и легко, аж живот заболел. Ведун сел, сбрасывая отцветающие остатки пережитого сна. Ему было очень тепло. Он испытывал невероятную, немыслимую нежность… какую не чувствовал никогда прежде. Рядом посапывали спящие плотники, то и дело раздавались лошадиные всхрапы. Солнце ещё не встало, но тьма, окутывающая всё вокруг, уже начала проясняться. Это был краткий миг перед рассветом, когда кажется, что все окружающее приобретает алый оттенок, становясь стократ чище и уютнее.
— Тайку, — прошептал Казимир, словно ласкал языком таинственное и только одну ему известное имя, боясь его забыть. — Тайку.
Глава 17. Трижды славен будь ты!
Ясная погода сменялась дождливой хмарью, а потом снова возвращалась удушливая жара. Войско упорно шагало вперёд, изредка задерживаясь лишь на переправах или, когда приходилось давать крюк. Таинственный и незримый образ, с леденящим душу звонким голосом больше не являлся во снах Казимиру, и в какой-то момент он понял, что начал тосковать. Однако не зная, как обратиться и позвать, был вынужден смиренно ждать… но безуспешно.
На вторую неделю пути, за ним пришёл Юрас. Завидев ведуна, он весело помахал тому рукой, словно они были старыми друзьями.
— Еле нашёл тебя, — буркнул воин, протягивая Казимиру руку. — Полезай-ка, прокатимся!
Ведун неловко вскарабкался на коня, не зная за что бы ухватиться. Едва он вцепился в седло, взгромоздившись позади воина, тот пустил животину в галоп, обгоняя мерно движущееся воинство.
«Зачем я понадобился? — гадал Казимир, глядя на мелькающих мимо бойцов, выстраивающихся в боевые порядки. — Мы у цели? Наверное, да? И что теперь? Что они от меня запросят?».
Юрас остановился на опушке леса. Здесь не было ни шатров, ни даже костра, хотя по всему выходило, что войско встало. Кнеса тоже не оказалось, зато присутствовал воевода. Заметив Казимира, он махнул рукой, подзывая к себе. Едва ведун подошёл к Ратибору, тот заговорил так быстро, что за ним едва удавалось поспевать:
— Значится так! Мы в полудневном переходе от Маушав. Это ихнее самое крупное поселение, вогулов тобишь. Вот здесь, здесь и здесь, — воевода указал палочкой, рисуя на земле подобие карты, — были замечены их конные разведчики. В лесу наверняка тоже есть, но нам их никогда не высмотреть. О нас уже знают, тут вопросов никаких. К Маушав ведут всего два пути. Один с северо-запада, там большая вырубка и можно пройти плотным строем, но и защита попрочнее, штурмуя укрепления придётся умыться кровушкой. Другой путь с юга, но тогда придётся переходить ручей, что течёт по дну ущелья, да ещё и под градом их стрел, а там каменистое дно, кони ноги поломают, потеряем разгон… в общем не то. Как именно мы их будем брать, тебя не касается. Ты нам нужен для другого, отрави ручей, Казимир.
— Отравить ручей? — эхом отозвался ведун, призадумавшись.
— Да, — строго ответил воевода. — Вогулы поклоняются какой-то там земной матери… Я, если честно, в их вере не сильно сведущ. Главное то, что они из уважения к ентой самой матери колодцы не роют. Нужно выманить их из поселения в поле. Для этого тебя и взяли, трави ручей, на хрен! Не будет питья, сами вылезут, выковыривать не придётся.
— Да как… — начал было Казимир, но брови Ратибора сошлись, скрывая переносицу. — Сделать-то можно… — сглотнув, добавил он, сообразив, что отказы не принимаются. — Но ручей не пруд какой. Варить придётся столько, чтобы потом лить в воду дня три. А они ж смекнут, кто их травит. Людей пошлют, искать вверх по течению.
— Это моя забота, — кивнул воевода. — Оградим тебя так, что и белка не проскочит.
Задача стояла прям сказать не из простых. Травить людей насмерть, Казимир, конечно же, не собирался. Этого от него, благо, и не требовали.
«Как заставить их отказаться пить воду, — ломал голову ведун, в который раз роясь в знахарских припасах. — Ратибору надо чтобы они вышли из ущелья… А что, если источник не один? Нет, про это думать не моя забота… Хорошо, тогда как отравить ручей так, чтобы никого не убить… Мы же не убивать пришли… а свататься. Хотя, кто их поймёт? Сами обещанье нарушили, ещё неизвестно кто названного брата кнеса погубил… Думай, Казимир! — обхватив голову руками, твердил себе ведун. — Что заставит людей переть наружу? Жажда… Может вовсе завалить русло? Не надёжно, пробьётся где-нибудь… Тогда что? Что заставит всех искать другую воду?».
И тут ведуну на глаза попался один из мужиков, что намедни заявился с жалобами на боли в животе. Болотной воды нахлебался или мясо не доварил. Глаза Казимира просияли.
«Травить на смерть мы вас не будем, но уж не взыщите, до ветру побегаете… и жаждой замучаетесь!».
— Цветки аниса, конский щавель, корень солодки, мелисса, ольховая кора, ягоды жостера, тысячелистник, крушина, волчьи ягоды — командовал он двум знахарям, стаскивавшим огромные мешки из обозной телеги в отдельную, запряжённую двумя лошадьми. — Донник, сурепка, ягоды бузины.
Помимо этого, было прихвачено вдоволь дров, хотя Казимир и понимал, что понадобится нарубить ещё очень много, погружено полдюжины пузатых котлов, плотная ткань для возведения шатра (ведун собирался вываривать зелье дни и ночи напролёт), а также взяты всевозможные атрибуты, вызвавшие у сопровождающих суеверный страх. Ведун не хотел прибегать к ворожбе, но обезопасить себя и подручных от посягательства нечисти был обязан. Одно дело топать по лесам с огромным войском, и совсем другое это травить реку… Мало ли, кто там может обитать? Ещё Казимир опасался шаманов вогуличей. Он так и не смог добиться от Ратибора ответа, кому те поклоняются и какого противодействия ждать. Про них вообще знали очень немного. Среди предметов, на которые нервозно косились воины охранения были два бараньих черепа, берцовые кости быка, дымокур, мешок рыбьей чешуи, вороньи перья, бубен, деревянные ступки, чаши для подношений и костяной кинжал, который как бы он не старался припрятать, заметили.
Он хранил его, бережно укутав тканью, вот уже более года. Зачем оставил при себе? Казимир и сам не знал. Злая вещь, хищная, но очень сильная — в том он не сомневался. Лезвие загнутое и тёмное из кости (Казимир старался не думать из чьей именно), а в рукояти камень — огромный кроваво-красный рубин. Когда всё было собрано, ведун явился к Ратибору, застав при нём кнеса. Велерад выглядел очень уставшим, словно много дней провёл в пути, однако его улыбка сияла.
— Ну, что? — зычно вопросил он, когда Казимир подошёл. — Готов? Вытравишь их из логова?