Какое счастье, что судьба послала ей этого ребенка.
Хьюго окинул взглядом комнату отца. Нет. Уже не его отца. Его комнату. Слава Богу, она кажется довольно чистой и весьма импозантной. Большая кровать посредине с гербами с изображениями кабанов и роз, украшающими все, начиная от темно-синих занавесей на кровати и кончая комодом с резьбой. Хьюго не помнил, заходил ли в эту комнату хоть раз в жизни.
Со странным ощущением вины он подошел к двери, ведущей в апартаменты графини, и вошел. Здесь тоже ничего не изменилось.
Хотел ли его отец сохранить эту комнату как святыню в память о той, которая жила здесь последней? Вряд ли. Или он просто не входил в нее с тех пор? У отца хватило здравого смысла больше не жениться. Да, он возложил выполнение этого неприятного долга на своего сына. Один раз, попытавшись, это сделать, Хьюго никогда больше не повторит такую попытку. Наследник его не заботит. Он просто больше не хочет обременять свою совесть еще одной смертью.
Пыль покрыла тонкую ткань на пологе в стиле Людовика XIV. Хьюго вспомнил, как спрятал лицо в эти нежные складки, и как мать мягко велела ему быть осторожнее.
Он был очень неуклюжим в детстве. Хьюго осторожно присел на краешек кровати, как делал это, когда был ребенком. Каждый день он рассказывал матери, что узнал на занятиях с учителем, а она лежала в постели в кружевном чепчике и халате и слабо улыбалась. Господи, она выглядела совсем больной, даже когда относительно хорошо себя чувствовала.
На его памяти в семье Уонстед две женщины принесли себя в жертву на алтарь продолжения рода. Хватит.
Воспоминания его проникли за крепко запертую дверь, и сердце у него сжалось. Нетвердой походкой он обошел вокруг кровати и вышел в коридор в поисках более радостных воспоминаний. Апартаменты графа находились в западном крыле и выходили на обсаженную деревьями аллею. В противоположной стороне находилась комната, которую он выбрал для себя, когда настало время покинуть детскую.
Хьюго прошел по галерее, соединяющей эти части дома, кивая угрюмым портретам предков на стенах, после чего углубился в узкий коридор с почерневшими балками, обшитый старинными панелями. Наверное, у него были причины выбрать именно эту часть дома — самые древние остатки изначального здания, выстроенного в эпоху Тюдоров. Быть может, мечты о рыцарях в сверкающих доспехах привели его сюда? Хьюго вздохнул. Скорее то была потребность быть как можно дальше от родителей и их несчастья.
Дверь в его прежнюю комнату вела в очередное святилище. На этот раз — в его собственное. Деревянная кровать, носившая следы битв с драконами, занимала одну стену. Стол, испещренный неизбежными зарубками, оставленными от скуки несколькими поколениями подростков семьи Уонстед, одаренных различными, художественными способностями, стоял на страже перед окном со средником. Хьюго провел пальцем по собственной зарубке, почувствовав удовлетворение оттого, что его прорезы были глубже, чем все остальные, и поэтому меньше подвержены разрушительной работе времени. Ромбовидные стекла в окне даже в самые светлые дни не пропускали много света. Черное пятно на турецком ковре напомнило ему тот день, когда он, тринадцатилетний, опрокинул чернильницу, потому что колени у него уже не помещались под столом. Учитель назвал его неуклюжим быком.
Хьюго подошел к окну и посмотрел вниз, на строгие ряды овощей в обнесенном стеной огороде. Некошеная трава за стеной шевельнулась и привлекла к себе его внимание. Разумеется, это вдова со своей дочерью резвится на его лугу.
Резвится. Вот слово, которое кажется совершенно неуместным в Грейндже. Даже с такого расстояния он видел улыбки на их лицах, когда она закружила в воздухе свое дитя, и ее юбки прижались к длинным сильным ногам и пышным округлым бедрам.
Волнение в крови заставило его нахмуриться. Ни к чему замечать ее округлости. Ему следует отвернуться, а не бросать на нее похотливые взгляды. Женщина поставила девочку на землю, и их длинные тени легли на траву. Рука об руку они пошли к озеру, которое под лучами солнца казалось наполненным медью.
Внезапно похоть, неотвратимая и острая, вцепилась в его плоть. Надо что-то делать с этой женщиной, лишившей его покоя, и девочкой, вызывающей невыносимо мучительные воспоминания. Он больше не хочет их здесь видеть.
Леденящая пустота у него в груди, казалось, разрастается.
Он отвернулся от окна, уставился на свою старую кровать и вдохнул запах плесени. Но это не имеет значения. Он теперь граф и поселится в отцовской комнате.
— Вы хотите выплатить миссис Грэм отступные? — Молодой мистер Браун, хмурый человек лет тридцати с открытым лицом и редкими каштановыми волосами, падающими на лоб, ушам своим не поверил. Будучи среднего роста и среднего веса, он стоял перед письменным столом Хьюго, застыв, как новобранец на параде. Но в голосе его слышались неприязненные нотки.
Хьюго поднял бровь. Большинство его бывших подчиненных поняли бы, что это не предвещает ничего хорошего. Но мистер Браун не придал этому никакого значения и продолжил:
— Она заплатила за год вперед с правом продлить договор. Мне придется взять назад свое слово.
— Слово, которое вы дали, не посоветовавшись со мной, — заявил Хьюго. — Вы превысили свои полномочия.
Браун судорожно сглотнул, его выпуклое адамово яблоко выступило над галстуком.
— Я сделал так, как считал лучшим для Грейнджа, милорд, который, как я полагал, передан под мою ответственность. Миссис Грэм — один из лучших ваших арендаторов.
Столь пылкое стремление защитить эту женщину ошеломило Хьюго. Неужели управляющий испытывает к вдове нечто большее, чем профессиональный интерес? Хьюго это не понравилось.
— Это так?
— Несомненно, милорд. Она даже начала преподавать в деревенской воскресной школе.
А Хьюго — чудовище, которое вознамерилось вышвырнуть ее из дома.
— Я готов дать ей время, чтобы она подыскала себе новое жилье.
Браун поджал губы.
— А где ваше сиятельство найдет арендатора, который согласится платить столь высокую цену за дом, который доброго слова не стоит?
Сарказм? Этот самоуверенный молодой человек, подумал Хьюго, нуждается в некоторой армейской выучке. Возможно, тогда он обретет умение подчиняться прямым командам, не задавая вопросов. Что, черт побери, случилось с Англией за последние несколько лет? Хьюго разозлился.
— Там же, полагаю, где вы нашли миссис Грэм, — ответил Хьюго ледяным тоном.
— Ее муж убит на войне, — сказал мистер Браун. — Она приехала сюда, чтобы пережить свое горе и хоть немного успокоиться. Кому это понимать, как не вам?
Хьюго изменился в лице. Солдатская вдова? Он подошел к окну и устремил взгляд на сорняки, растущие на средней части подъездной аллеи.
— Понятно.
— Она решила, что Блендой — идеальное место, где можно растить дочь.
Мистер Браун не скрывал своего негодования. Молодой Браун, сын управляющего, служившего семье Хьюго многие годы, не одобрял Хьюго. Можно не сомневаться — он находил недостатки и в старом графе.
— Что вас связывает с миссис Грэм? — спросил Хьюго, прищурившись.
Браун нахмурился:
— Не понимаю, о чем вы, милорд.
— Как бы это сказать, Браун? Вы… вы очень интересуетесь этой женщиной. — Вот так. Карты на стол. Хьюго предпочитает вести дела именно так. Он не собирается тайком собирать сплетни и слухи.
— Милорд! — Браун побледнел от гнева. — Миссис Грэм — благородная женщина. А поместью нужны деньги, чтобы платить жалованье слугам и покупать провизию.
— Объясните!
— Ваш отец вложил деньги в скачки.
Это был удар ниже пояса. Хьюго стал задыхаться. Проклятие. Ему нечего было возразить. Да, он строг относительно дисциплины, суров с лжецами и лентяями, но никогда он не бывал несправедливым. Если Браун сказал правду об отчаянном положении дел — а лгать у него не было оснований, — он поступил правильно, сдав вдовий дом.
— Хорошо. Я последую вашему совету. Браун заморгал.
— Милорд?
— Но сообщите миссис Грэм, что она и ее дочь не должны появляться в моем лесу и парке.
— Я передам ваши пожелания миссис Грэм, милорд. Уверен, вы не пожалеете о вашем решении.