— Нет, — решительно отвел меня рукой Юшков. — Пока я еще наводчик, занимайся своим делом.
Поправив на голове повязку, он прижался глазом к панораме.
Наши танки атаковали врага. Завязался жестокий танковый бой. Ревели моторы, пыль и дым клубились над полем. Вой и свист пролетающих над головой снарядов, скрежет гусениц, грохот разрывов и пулеметная дробь — все слилось. Совсем недалеко от нас мчался немецкий танк, а за ним — наш. Из открытой башни нашего танка валит дым, а он все продолжает преследовать врага. Когда фашист, видимо желая удрать, свернул к лесу, советский танк направился ему наперерез, догнал и с разгона врезался во вражескую машину. Оба танка остановились, окутанные дымом и пламенем.
— Вот как надо уничтожать врага! — воскликнул Наташвили.
В разгар танкового сражения взвилась и повисла в воздухе желтая ракета. Впереди нас начали подниматься из траншей бойцы. С криком «ура» они бросились вперед.
— Противотанкисты, за нами! — кричали они на ходу.
Мы снялись с огневых и двинулись вслед за пехотой.
Контратака увенчалась успехом. Наступление врага было сорвано. Наша часть продвинулась на несколько километров вперед, захватив трофеи и пленных. Но как только стемнело, последовал приказ: приостановить преследование врага, отойти на старую границу и снова занять оборону.
Наташвили встал на станину пушки и, погрозив кулаком в сторону запада, прокричал что-то по-грузински.
Юшков задумчиво произнес:
— Эх, если бы дали приказ наступать, погнали бы мы фашистов сразу на сотню километров…
— На все будет свое время, — сказал командир взвода. — До самого Берлина дойдем, когда встанет перед нами такая задача.
Юшков махнул рукой, его не удовлетворил ответ командира.
— Тамара и то подбила танк, — смеялся Наташвили.
— Да, Сычева сегодня отличилась. Я уже доложил комбату.
Два дня продолжались тяжелые бои. К нам на батарею пришел комиссар. Вытирая платком пот с лица, он сказал:
— Противник готовится к новой атаке. Не сдавать позиций, ребята. Граница здесь!
— Разобьют нашу пушку, гранатами и бутылками с горючим будем отбиваться, — сказал Наташвили.
— Я целую батарею вот этих штучек около своей пушки приготовил, — доложил Юшков, указывая на бутылки с горючей жидкостью, лежавшие рядом с небольшой горкой снарядов. — Пусть идут, мы им покажем, где раки зимуют!
— А почему ты, Юшков, в санчасть не пошел? — спросил комиссар. — У тебя вон бинт кровью пропитался.
— И не пойду в санчасть, товарищ батальонный комиссар, я хорошо себя чувствую, — ответил Юшков.
Глаза его сердито сверкали из-под белой повязки. Он помолчал и стал что-то искать в карманчике гимнастерки.
— Вот, товарищ батальонный комиссар, я написал заявление, — достал Юшков аккуратно сложенный лист бумаги.
— Он сегодня четыре раза переписывал его, — сказал кто-то из бойцов.
Комиссар развернул лист, прочел.
— Хорошо. Это надо отдать секретарю партбюро полка. Я его увижу сегодня и передам. А ты, Сычева, молодец, — увидев меня, сказал комиссар. — Представляю к награде. Ну как, устала?
— Немного, товарищ батальонный комиссар, — ответила я и добавила тише: — Я тоже хочу подать заявление в партию.
В эту минуту мы услышали приближающийся свист снаряда и соскочили в траншею. Загудели вражеские самолеты.
Комиссар ушел по траншее дальше, к бойцам. Вскоре на нас начали пикировать немецкие самолеты. Со всех сторон стали рваться бомбы. Кто-то крикнул:
— Сестра, комиссара ранило!
Эти слова больно поразили нас всех. Я схватила сумку и, забыв об опасности, побежала. Нилова уже накладывала жгут на раненую ногу комиссара. В боку его зияла рана со вставленным тампоном. Комиссар лежал бледный, но в сознании, с открытыми глазами. Он указал жестом на планшет и прошептал побелевшими губами:
— Передайте заявление Юшкова секретарю партбюро и скажите, что я голосую за прием в партию…
Потом, остановив на мне свой взгляд, медленно, с расстановкой продолжал:
— И пусть Сычеву готовит, она…
Комиссар не договорил, его отяжелевшие веки закрылись.
По озабоченному лицу Ниловой все поняли, что комиссару очень плохо. Вечером Нилова провожала его в госпиталь.
Трое суток в районе Старо-Константинова продолжались ожесточенные бои. Трое суток беспрерывно ревели самолеты, лязгали гусеницы танков, ходила в атаку пехота. Немецко-фашистское командование бросало на наш участок фронта все новые и новые силы, стараясь сломить оборону. Подбитые танки врага стояли перед нашими позициями немыми свидетелями горячих боев.