Местные жители хорошо знали бандитов из пятой колонны Абвера, от которых в 1939 году их спасла Красная Армия. Сразу же были организованы отряды добровольцев, чтобы защищать от абверовцев город.
Эти предатели не щадили ни женщин, ни детей, ни санитарные машины с ранеными. Вооруженные пулеметами, автоматами и гранатами, они прятались на чердаках, колокольнях и в пустых квартирах. Открывали стрельбу по мирному населению, создавали панику в тылу.
На охрану города в первый день войны был брошен и наш батальон. Перед нами была поставлена задача: помочь добровольческим отрядам местных жителей уничтожить фашистских наймитов.
Мы въезжали в город по улице Жовкевской, на которой я жила. В нашей квартире, на втором этаже, окна и двери на балкон были распахнуты. Видимо, и тут побывали бандиты. «Вещи, конечно, уже не удастся спасти», — подумала я, но через минуту это уже не волновало…
На улице Зофии нас обстреляли. Откуда-то строчили пулеметы и автоматы. Наши бойцы открыли ответный огонь. В ушах звенело; казалось, что стреляют по мне. Не в силах сдержать гнетущего чувства страха, отбежала от машины и залегла у стены дома. «Ну конечно, сейчас убьют!» — промелькнула мысль. Некоторое время не решалась даже приподняться, посмотреть вокруг. Неожиданно что-то сильно ударило по голове, даже в глазах сверкнуло. «Все! Навоевалась…» Но, опомнившись, увидела, что на мою каску упал большой кусок штукатурки. Стало очень стыдно, — все бойцы на месте, я одна струсила. Поднялась и стала внимательно следить, откуда стреляют.
Из дома напротив, спрятавшись за занавеской, кто-то строчил по нашим людям. Я не помня себя выхватила автомат из рук раненого бойца и весь диск выпустила в окно. Грузное тело в черном пиджаке свалилось на подоконник, а потом медленно сползло в комнату. Я не отрывала глаз от окна: казалось, черный пиджак покажется снова.
Страх уходил, постепенно привыкала к грохоту боя, но по телу все еще пробегала неприятная дрожь. Закусив губы, трясущимися руками я стала перевязывать раненых. Подбежал боец.
— Сестра, командира ранило! Перевяжи скорее…
Раненый оказался товарищем моего мужа. Он с трудом открыл помутневшие глаза и прошептал пересохшими губами:
— Документы отправь домой…
Стараясь скрыть слезы и растерянность, я стала рыться в своей санитарной сумке. Неуклюже приложила большой перевязочный пакет к зияющей в боку ране и начала перевязывать почти безжизненное тело командира.
Потом мне сказали, что по дороге в госпиталь он умер.
На одной из улиц мы увидели толпу, окружившую машину с пойманными бандитами. Преступники, несколько человек, лежали в кузове, связанные по рукам и ногам. Они злобно поглядывали на окружавших их людей.
В ногах у преступников лежало несколько немецких автоматов и пулеметов.
— Из цих инструментов воны и строчилы по цей вулице. Скилько людей, гады, положили! — сказал из толпы пожилой мужчина.
— От на той колокольне воны сидели, — пояснил молодой парень.
— Отойдите, товарищи, отойдите, — обращался к людям боец с автоматом наперевес. — Разойдитесь.
Но толпа все плотнее окружала машину.
— На месте разбойников расстрелять! Ще з ими панькаются, возят на машине! — возмущенно крикнули в толпе.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, но машина тронулась. Люди посылали ей вслед проклятия.
К вечеру из числа жителей были организованы патрули, они дежурили у ворот и парадных по всему городу, следили, чтобы никто чужой не проник в дом.
С наступлением ночи стрельба утихла, и наше подразделение, выделив патруль для ночной охраны города, расположилось на ночлег среди декоративной зелени Стрыйского парка.
Впервые мне пришлось спать под открытым небом. Устроилась под деревом, но, переполненная впечатлениями первого боя, долго не могла уснуть. Лишь к утру, съежившись, положила кулак под голову и забылась.
На следующий день мы возвратились в дивизию, она стояла во второй линии обороны. Тем, кто сражался во Львове, дали отдохнуть до утра, а меня перевели на батарею противотанковых пушек, находившуюся по соседству со взводом мужа.
Вечером меня разыскал муж.
Обоим хотелось помириться. Мы сели в сторонке, открыли банку консервов и стали закусывать.
— Ну, какая от тебя польза на фронте? — снова начал убеждать меня Гриша. — Что ты сможешь здесь делать?
Я ему рассказала, что вчера уже принесла пользу — убила автоматчика на улице Зофии и перевязала нескольких раненых.
— Не для того меня учили на курсах снайперов, чтобы в такое время я пряталась в тылу. Я ведь комсомолка! Если бы война меня застала в Крыму, я бы, конечно, сюда не приехала и, может быть, не пошла бы на фронт, но сейчас я должна это сделать, бежать в тыл я не могу.