Под занавес опять выступил инструктор, уже по существу. Горобца он не хвалил, но обещал, что райком поможет выхлопотать в пароходстве нужные деньги. Тем более что новая мастерская поможет в будущем переоборудовать пристань в порт. И цеху-заводу она не помешает…
Подложный все кивал головой, но, едва инструктор сел, буркнул:
— Обещания хороши, но пароходство копейки не даст.
Тут подскочил на своем месте Копишев. В распахнутом пиджаке — все пуговицы в инструменталке отодрал, — он хотел было влезть на стул, чтобы его лучше видели, но раздумал и бросил на сиденье обтрепанную шапку:
— Пал Ваныч! Я не понимаю: мы будем что-нибудь решать или нас собрали начальство слушать да из пустого в порожнее лить?! Если будем — давайте голосовать за мастерскую. А то надо домой.
Подложный, наклонившись к Черемизину, шепнул:
— Можно и не голосовать, Пал Ваныч. К чему обязывать себя, когда шансов нет! Утрясем с пароходством, тогда видно будет…
Павел Иванович встал. Знал: сейчас от него зависит, на какой бок монету положить. Голосование свернуть нетрудно, тут и разговором ограничиться можно.
— Товарищи! — сказал он. — В пароходстве, думаю, нас поймут. Деньги можно найти и из своего бюджета. Тысячу рублей нам на курилку дали? Отдать их на мастерскую — фундамент завтра же и копать. Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы строить новую мастерскую, — прошу поднять руки!
В это время в кабинет протиснулся дежурный радист и передал Подложному радиограмму. «Лично Константину Николаевичу», — сказал он и, извинившись, вышел. Черемизин повторил вопрос.
«Галерка» ответила лесом рук. У стола за это предложение голосовал сам Черемизин, Синько, Горобец. Против — Подложный, Бобков, экономист и еще несколько конторских. Только бухгалтер голосовал «за». Воздержался один — Бочкарев.
Подсчет голосов заканчивался. Подложный откинулся в кресле, развернул радиограмму. Она была из пароходства: «Выдвигаем должность начальника отдела эксплуатации пароходства. Требуется ваше согласие…» Раздосадованный тем, что собрание не посчиталось с ним, Подложный теперь не мог скрыть своей радости. Он словно бы уже удалился от пристани и немало удивил Бочкарева и Бобкова, сказав:
— Все правильно. Поживем, и мастерскую еще построим!..
Когда рабочие стали расходиться, инструктор райкома спросил негромко Бочкарева:
— А Горобец ваш — коммунист?
— Нет.
— Мда-а… жаль, с огоньком парень.
Бочкарев окликнул Горобца. Тот подошел, и Михаил Григорьевич улыбнулся ему:
— Ну, поздравляю, комбат, собрание прошло хорошо. Вот тебе теперь в партию вступить нужно. Ты подумай-ка, а рекомендацию я тебе дам, и Колесов небось не откажет.
Лицо Сергея зарделось, но тут же глаза потемнели, словно от гнева.
— В партию я вступлю, — ответил он твердо, — только без вашей рекомендации. У рекомендации должна быть тоже чистая совесть.
Был один из золотых осенних вечеров, которые случаются в дальневосточных краях перед наступлением сильных холодов. Амур замерз от берегов, и только середина реки еще билась, плеща волной, скупо окрашенной светом сиреневого заката. Вдоль поярковских улиц стояли голые кусты черемухи. Закат, угасая, вытемнял дорогу и скрадывал резкие тени. По дороге шли от пристани Алик и Сергей, потеряв где-то среди народа своего друга — Володьку Кержова.
Кержов в это время заглянул на радиостанцию и без особого труда вызнал у радиста суть радиограммы. Домой он не торопился. Хоть в этом деле он решил обставить Сергея. Напрасно Горобец отказался от бочкаревской рекомендации, напрасно. Беспартийному доверят ли большую работу, людей… Подумав, Кержов вернулся в кабинет Подложного.
Константин Николаевич сидел за столом в очках. Было видно, что он вовсе не раздражен и с каким-то даже удовольствием сдувает со стола пыль, мнет и бросает в корзинку ненужные бумаги.
— А-а, Кержов! И ты мастерскую придумал?
— У меня дело… Просьба…
— Какая?
— Рекомендацию у вас прошу.
— Ты что, удирать вздумал? И далеко лыжи навострил.
Кержов замялся, засопел, лицо покраснело.
— Ну-ну!.. — ободрил Подложный.