— В знак любезности, не откажи принять…
— Паркер?!
Я кивнул.
— Вот спасибо, старичок… Век не забуду! Теперь… Знаешь, какой матерьяльчик залью этой ручкой?! Каплик рвать и метать будет, но поверь мне, поверь, ни слова ему выкинуть не удастся. Хочешь на спор, на зажигалку?! А, нет! Зажигалку я тебе сам подарил… Ну ладно, ты мне так поверь.
— Силикатный. Приехали, — равнодушно сообщает шофер, тормозя у двухэтажной конторы, серой и неприглядной, запорошенной не то отрубями, не то мучнистой пылью.
— Ну и мельница! — говорю я, понимая, что шутка колобовская зашла слишком далеко.
— А ты не трусь, — смеется Слава, — пойдем, я тебя на комсорга наведу, а там все как по маслу пойдет. Да ты же штурман, что я успокаиваю!..
— Может, хватит хохмить? — спрашиваю я обиженно.
— Да чего там, теперь только материал осталось написать — на заводе уже был… — говорит Слава. — А вот и комсорг…
На пороге встречает нас краснощекий толстячок, похожий на неваляшку. Он ведет в маленький, завешанный плакатами и заставленный шкафами кабинет по технике безопасности. Ни о чем не спрашивая, достает из огромного и почти пустого сейфа папки с отчетами, бухает на стол, а мне — как по голове. Неужели все это надо изучить, чтобы быть «в курсе»?! С мольбой обращаю взор на Славу, а тот хлопает нас с комсоргом по спине, не прощаясь, спешит к двери.
— Значит, до трех часов, старичок! Машину подогнать, а?
И комсоргу:
— Ты тут помоги спецкору! Наведи на кого нужно — к директору, в партком… Одного не оставляй, понял?! Чтоб все в ажуре…
И опять Половинкин спрашивает меня:
— Так как с машиной?
— Спасибо, товарищ Половинкин. Найду дорогу. До трех в редакции. Будь…
— Будь! — хохочет он и убегает.
Смотрю на комсорга, покрытого белым налетом силикатной пыли, и мне не хочется обижать его. Словно про себя, я спрашиваю:
— Что же нам теперь делать?!
— Пожалуйста, — торопится он, — я все скажу…
Ничего путного из разговора с комсоргом не получилось. То есть, он-то рассказывал, как у него идут дела, сколько собрано металлолома, сколько членских взносов и даже сколько в организации «мертвых душ». И все это было мне понятно, но иногда, забываясь, что, наверное, не дозволено корреспондентам, даже если собеседники их — скучнейшие люди, я ловил себя на мысли — как неинтересно было бы это читать! Судил я, разумеется, по себе, да и откуда было взять мне опыт для обобщений…
— Скажи честно, — спросил я, устав слушать, — ты сам доволен работой?
— Нет. А что?
— Надо же что-то делать!
— Надо, — ответил он как-то заученно. — Вот, может, газета теперь поможет…
— Да чем она вам поможет?! У вас же скука, а не жизнь! И за что вам столько грамот понадавали… (Стены кабинета были довольно густо, как я заметил, увешаны красиво обрамленными Почетными грамотами.)
— А это давно, еще до меня давали… Понимаешь, я какой-то тихий… Мне б не комсоргом, а только членские взносы собирать…
— Ну, давай так прямо и напишем?
— А давай!..
С этой минуты толстячок-комсорг приоткрылся мне, стал понятен как человек, запрягшийся в не свойственную ему по характеру работу, как человек добросовестный и скромный, который, может, хотел, да не смог убедить товарищей, что ему не комсоргом быть, а в лучшем случае библиотекарем, выдавать вечером книжки в клубе, чем, кстати, он и занимался до выборов довольно успешно.
Потом он водил меня по заводу, показывал карьер и камнедробилки, печи обжига извести и прессовый цех, автоклавы и складской двор, сводил даже в душевые и угостил свежей газировкой, так что к концу нашей экскурсии я, по его мнению, должен был все знать, все понимать, а главное — он свято верил, что теперь-то, зная, как они делают этот вроде простенький с виду силикатный кирпич, я укажу путь к спасению.
Но недаром сказано, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Ни у комсорга, ни у меня ничего б не вышло, если б не желание (по серьезности замысла — чисто детское!) — утереть нос Славе Половинкину. Мы таки сели и написали с комсоргом! Я там что-то мазюкал, он подсказывал мне фамилии и тэ пэ. На наш взгляд, заметка получилась «ничего». В общем, это была и не заметка, а скорее интервью, если выражаться по-газетному. Как люди в этом деле наивные, в выражениях мы не стеснялись, ведь «для правды» старались. Жаль только, что комсорг категорически отказался подписать заметку.
Как бы там ни было, к концу рабочего дня, когда я вернулся в редакцию, я, как всякий начинающий автор, был убежден, что Половинкин, даже с паркеровской ручкой в кармане, будет посрамлен!..