«Мир праху твоему,
благородный и добрый человек».
Не одно поколение похоронено здесь после… И какое нам теперь дело до узкой специальности, профессии того человека! А мимо могилы его не бегут люди. Останавливаются, читают, с тихим благоговением в сердце, может, и с поминанием отходят своими стежками.
Мир праху твоему, благородный и добрый человек… Что́ бы такие слова венчали и наше надмогильное терние!..
По какой-то странной прихоти или странной моде века редко мы дарим достойную эпитафию, забывая, что дающему да воздастся!
Нет, я бы не стер на Ее могиле слова «Трагически погибла». Пусть останутся. Я бы не стал повторять и те, что выбиты на развороте черной мраморной книги. Я написал бы другие:
Неужто нашелся бы человек, готовый усмехнуться и не поверить в сбыточность невозможного! Почему ж я верю?!
Уходящее к югу лето зовет и меня. Судно мое направилось теперь в порт приписки; пора и мне бросить свой якорь.
Старики — мать с отцом — недовольны. Или встревожены. Хотя, что им в моем поведении?! Их волнует, пожалуй, неизвестность. Неясно, почему не кончается мой долгий, бесконечный отпуск. Я-то объясняю тем, что команда моя в загранке. А почему я перестал горевать, почему не темнее тучи мое лицо? Они бы, конечно, и тогда переживали, но зато была бы ясна причина. А теперь я часто ухожу из дома — утром, вечером или ночью — когда вздумается, и неизвестно, где провожу время, неизвестно с кем, как неизвестно им, милым и беспокойным, чем все это кончится.
А что мне говорить? Увлекся газетой?! Право, смешно.
Осень уже у порога.
Долгие занудливые дожди, тянущие в сон, все чаще приходят в полдень. Вовсю опадает пересохший по летней жаре лист. Иногда я собираю листву в парке над тихой и светлой, как лесное озеро, Орлеей. Милена любила поздние цветы и поздние листья, но эти букеты не для нее, ей я отнесу золотого чекана листву — багрянистую, охряную и белую, как холодное серебро… А эти листья еще сырые, они с легкой прозеленью, стоят у меня дома перед ее портретом. От листьев пахнет дождями, первой прелью и чем-то печальным, словно отзвуком нескончаемо вечного…
…Я собираю опадающую листву — символ грядущего обновления…
Однажды на углу Песковского переулка, у дома, выходящего к набережной Орлеи, я увидел белобрысого худого мужчину в бежево-палевом плаще. Случайный прохожий… То ли плоской тщедушной фигурой привлек он мое внимание, то ли неестественно напряженным выражением лица, но я стал наблюдать за ним. Вот мужчина немного согнулся, снял с головы фуражку-блин и левой рукой прислонил ее к уху, к шее — загородился от улицы, от Песковского переулка.
Мужчина слегка кланяется, словно хлястик на ветру. Он молится. Торопливо, боясь, чтобы не оборвали, он вскидывает пальцы ко лбу, но не касается его, и рука спешит упасть к правому плечу, потом дугой к левому и опять торопится вверх. Губы что-то шепчут… Изредка мужчина бросает косой взгляд на тротуар Песковского переулка. Людей мало, все они спешат прочь, никто не обращает внимания на молящегося.
Старая, как почернелый бронзовый шлем, церковь, перед которой стоит этот человек, давно уже не церковь: там какое-то учреждение, не то склад. Крестов нет. Но купола на вид еще строги, от них веет грозным могуществом.
Церковь слушает молящего.
О чем он просит, этот полусогнувшийся человек ни в бежевом, ни в палевом плаще, какой-то бесцветный, не запачканный осенней грязью? О чем он просит, не молодой уже и пока не старик — человек, даже возраст которого трудно определить?! В нем живы только глаза — яркие и зеленые, они резанули, точно хотели пронзить насквозь.
И эти глаза на нем — как две зеленые точки на желтом, сухом листу, упавшем с неведомого дерева.
Мольба его тщетна — ни бог, ни церковь не в силах оживить его. Он годен лишь на то, чтобы ветер играл им.
Еще немного — и пожелтеют и эти зеленые точки на нем.
Не надо молиться!
Оторванное от корня не живет дважды.
Нет, не слышит меня, как его самого не слышит эта церковь.
Исполнив обет, он спешно кланяется и с непокрытой, как сухая трава, головой, с фуражкой под мышкой уходит навстречу пестроте и разношумью улиц…
Я остаюсь один, как чудак, собираю опавшие листья, сухие и желтые, с зелеными точками…