Выбрать главу

…Нет, все-таки отец у меня хороший, хоть и прямолинейный. Он долго рассусоливает, как хорошо было бы нам на заводе вдвоем. Я бы где и помогнул ему, где б кардан подтащил, а он бы посидел, старый, покурил. А как он меня поднатаскал бы хорошо — пошел бы прямо к директору и сказал бы: вот сын мой, грамотный, его можно хоть мастером или начальником смены ставить…

Впервые за многие наши разговоры и сидения за этим семейным столом я не перечу им — ни отцу, ни матери, не оправдываюсь, не выдумываю ничего, не спорю. И ему это странно. Странно и матери, которая решительно перебивает отца, спрашивает меня:

— Что ты угнулся, молчишь? Отвечай нам!..

Родная мама, что я тебе скажу сейчас, что отвечу, когда и сам ничего не знаю. Вы готовы к самому страшному моему признанию. Все что угодно, только бы не быть в неведении, знать, чем я дышу, что думаю. Но у меня нет плохого на сердце, нет! Я расстроен, растерян, это верно. И прежняя моя жизненная дорожка оборвалась — негаданно, нечаянно. Вы, пожалуй, правы: нечего мне сидеть тут сложа руки, лучше уехать. Нужно уехать, вдалеке от дома прийти в себя, а потом уже и сказать вам обо всем.

— Нет, мать, криком ты от него ничего не добьешься, я тебе всю жизнь говорил!.. Сынок, ну?!

Дорогие вы мои старики! Всю жизнь воспитывали, всю жизнь трудились — ради меня. Дайте срок, я вернусь к вам, оправдавшим надежды. А теперь…

Мне так хочется поцеловать их…

Но я иду в свою комнату, достаю маленький чемоданчик, бросаю туда носки, галстук, рубашку — вроде все!..

Выхожу к ним.

— Спасибо, — говорю, — закон морской.

Это значит, кто последний доедает — тот убирает со стола.

Мать плачет. Отец, стараясь казаться спокойным, несколько раз чиркает спичкой, закуривает папиросу.

— Я еду сейчас в Москву, — говорю я, чтоб они не томились, — меня не провожайте… С морем… вроде покончено. Ну, а как там дальше судьба сложится — не знаю, не ведаю. Долго не задержусь. Приеду — расскажу все. А о друзьях плохо не думайте, хорошие ребята…

— Обожди! — кричит сквозь слезы мать. — Обожди, непутевый!.. Сядь! Посидим на дорожку минутку, помолчим…

И мы сидим минуту, молчим, чтобы удача была в пути.

LXI

В Москву поезд пришел рано. Я взял такси, проехал по Софийке. За Москвой-рекой золотились купола кремлевских соборов, голубели малиновые блики рассвета в окнах. Среди первой осенней желтизны на тротуарах кувыркались голуби, и дворники, должно быть, по привычке, поливали засохшие клумбы…

На площади Пушкина вышел из машины. У подножия памятника в плетеных корзинах заметные издалека белые хризантемы. Среди них резко выделялась простая зеленая ветка, положенная на гранит неуверенной рукой, а перед ней — букетик маленьких желтоклювых цветов. Это был венок из бессмертников, на золотистой ленточке которого фиолетовыми чернилами и ученически неровным почерком выведено:

«Бессмертному Пушкину — бессмертники Михайловских лугов».

И стоило постоять тут минуту, чтобы осмыслить все.

…Было еще рано, и только несколько человек, наверное, таких же случайных зевак, как я, видели, как подошли к памятнику двое рабочих с лестницей и один стал подниматься к голове Пушкина. Держась за его плечо, он уселся поудобнее на верхней перекладине, окунул в котелок тряпку и стал протирать Пушкину щеки, лицо, шею. Он словно парикмахер намыливал его перед бритьем. В котелке раствор бронзы. Свежая, она ярко и необычно блестела на шее Пушкина.

Порывом ветра принесло откуда-то дубовый лист. Кружась, опустился он на пушкинские бакенбарды. Я думал: рабочий сбросит его и у меня будет еще один лист этой осени, пушкинский лист… А рабочий снял кепку и спрятал в нее тот лист.

Нет, все-таки хорошо быть великим!..

LXII

В министерстве меня ждали непомерно долгие ковровые дорожки, встречи с начальниками отделов, заключения врачебных комиссий и, наконец, беседа с секретарем парткома министерства. Я знал, что работа будет на берегу, и не ошибся в предположениях, когда секретарь под конец нашего разговора сказал:

— Повезло тебе! Сейчас договоримся о встрече с Матвей Степанычем, и если глянетесь друг другу, то…

— Мой будущий шеф?

— Да. Ему нужны люди, знающие флот. Не затоскуешь?!

Нет, не затоскую. Я знаю, что такое эксплуатационник в порту. Представляю себе, что такое хороший эксплуатационник! Не до тоски будет. А до работы я жадный…