Глухарь сорвался с дерева, тяжело взмахнул
крыльями и, видимо, раненый, попробовал пере-
лететь на ближайщую ель,
Герасим, не отнимая ружья от плеча, выстрелил
в него второй раз в лёт, и красивая птица
перевернулась в воздухе и почти беззвучно упала
на нерастаявший снег...
Герасим подобрал глухаря и.подойдя к Ильюше,
сказал ему:
— Теперь баста; больше стрелять не буду;
довольно и двух петухов, а то еще весь ток
разобьешь.
Между тем стало уж светло. Тысячи разной
мелкой пташки чирикали и пели на все лады;
где-то в лесу неустанно куковала кукушка; шумно
жужжа, носились майские жуки... Вот уже лучи
утреннего солнца брызнули своим ярким светом
и позолотили маковки сосен и елей-
Ночь прошла, лес окончательно проснулся
и весь наполнился звуками веселой, радостной
музыки красавицы весны...
Глухарей слышно не было. Да и трудно было
бы их слышать; гомон и многоголосый шум
всего лесного пернатого царства заглушал ти-
хую глухариную песню.
Вдруг послышался какой-то странный треск
и шум...
Ильюша не мог понять, что это такое, и взвол-
нованно спросил деда:
— Дедушка, это что же за шум?
— А это глухари дерутся, — ответил дед, —
теперь уж самки слетелись и глухари - самцы
между собой дерутся. Пойдем, посмотрим...
Дед с Ильюшей пошли в сторону, откуда
доносился шум.
На довольно широкой прогалине, окруженной
деревьями, на земле дрались два глухаря. Было
очень похоже на драки наших домашних петухов.
Оба самца то наступали друг на друга, вы-
тянув шеи и пригнув книзу головы, то подскакивали
и старались друг друга ударить клювом,
то замирали, не двигаясь, выжидая удара
со стороны противника. При этом они распускали
до земли свои громадные твердые крылья
и шевеля ими по земле, производили громкий шум.
Недалеко от них ходила взад-вперед по мху,
тоже расправляя крылья и охорашиваясь, глу-
харка-самка.
Драка продолжалась довольно долго; в конце
концов, один из глухарей изловчился и изо всей
силы ударил своего противника острым клювом
по голове. Раненый глухарь свалился на землю,
но потом поднялся и, будто признавая себя по-
бежденным, тяжело взмахнул крыльями, взлетел
невысоко над землей и сел над суку соседнего
дерева. А победитель, распустив крылья и хвост
и безостановочно распевая песню за песней,
победоносно и важно зашагал к глухарке...
— Ну, Ильюша, пойдем, — сказал дед Гера-
сим, — пора и домой. Будешь теперь знать, что
такое глухариный ток.
Ильюше было жаль уходить из этого чудес-
ного леса, но приходилось слушаться. Он огля-
нул, прощаясь, окружавшие его места и покорно
зашагал за дедом.
Идя домой, Ильюша совсем не узнавал тех
мест, по которым они шли ночью. То, что
ночью казалось так страшно и таинственно,
было теперь, при ярком солнце, так радостно
и весело.
Вот и Симанова поляна, и остатки их вчерашнего
костра. Вот и овраг. Он совсем не та-
кой крутой, как был ночью, и с него совсем
легко спуститься. А вот и ручей... Ничего в нем
страшного нет. Ручей как ручей. И место можно
выбрать поуже и в два шага через ручей
перешагнуть.
— Дедушка, — спросил Ильюша, — почему ты
не стрелял по глухарям, которые дрались; ведь
их обоих убить можно было?
— Потому что я никогда в зорю больше
двух самцов не бью. Птицу беречь надо. Есть
такие охотники, шкурники, которые ради наживы
готовы весь ток перестрелять; пройдет время,
сами на себя пенять будут, потому что глуха-
рей уж и так все меньше и меньше становится.
— Так ты бы, дедушка, самку убил. Ведь ты
ни одной самки не убил, — говорил Ильюша.
— А этого братец, уж совсем нельзя, — воз-
разил Герасим, — весной самок бить и закон не
дозволяет.
— А разве есть такой птичий закон? —
удивленно спросил Ильюша.
— Закон не только птичий есть; насчет вся-
кой охоты закон есть. Когда самки детенышей
выводят— звери ли, птицы ли, рыбы ли, все
равно — их закон бережет. Дичь хранить надо;
дичь- то ведь богатство наше. —Прежде, в старое
время, как я еще молод был, дичи всякой го-
раздо больше водилось. А теперь ее год от году
уменьшается. Зато теперь и законы про это
написаны и охотничьи союзы устроены, чтобы
богатство это охранять и чтобы охота была правильная.
— Так тогда, дедушка, много таких зверей
разведется, которые сами зверей да птиц губят;
вот, например, в роде медведя или волка.
— Нет, Ильюша, такой зверь хищным называется.
Его во всякое время закон бить дозволяет.
Медведя или волка, лисицу или рысь.
И птиц тоже хищных, как ястреб, во всякое
время бить можно.
Все, что дед рассказывал, казалось Ильюше
таким новым и необыкновенным. Мальчик начинал
понимать, что охота не простая забава, что
это большое и важное дело, которое надо любить
и хранить.
Вся дорога прошла у деда с Ильюшей в раз-
говорах и Ильюша не заметил, как они
до мельницы дошли.
Дорога показалась ему вдвое короче,
чем вчера.
Когда они подошли к Герасимовой избе,
Ильюша хотел отдать деду глухаря, которого он
всю дорогу нес за спиной.
— Нет уж, Ильюша, — сказал дед, — снеси-ка
ты глухаря отцу с матерью, похвастай им пер-
вой охотой.
Ильюша от радости хотел броситься деду на
шею, но так растерялся, что только пробор-
мотал:
— Спасибо, дедушка, — и чуть не бегом пустился
по дороге к селу.
Идя к дому, он все время мечтал, что когда
он вырастет, он станет охотником, поступит
в союз и не только будет стрелять дичь, но
и будет беречь ее от людей и от хищного зверя.
А хищных зверей Ильюша решил истреблять
и ясно себе представил, как он в первый раз
пойдет с настоящим ружьем на охоту — на мед-
вежью берлогу.
НА ОСЕННЕМ ПЕРЕЛЕТЕ
— Дедушка, а дедушка?.. Когда же ты меня
на охоту возьмешь?, — приставал к деду Гера-
симу Костя Кольчугин — Ведь вот ты Ильюшу
еще по весне с собой на глухарей брал. А с тех
пор и лето прошло, и осень скоро кончится.
— Ничего, ничего, парень, не горюй, — уте-
шал Костю дед Герасим, — мы еще с тобой свое
возьмем. Такую охоту устроим, что прямо —
пир горой.
— Да когда же, дедушка?
— А вот так через недельку и пойдем. По
осени-то в крестьянстве самая охота, а летом
не до того. Покосом да жнивьем замаешься.
— А теперь у тебя, дедушка, помол пойдет,—
деловито возразил Костя, — опять тебе недосуг
будет.
— Ну помол не помол, а на охоту мы все-
таки пойдем. Я уж так спокон века даю себе
по осени отпуск дня на два и к приятелю еду
одному старому на охоту. — Отпросись у отца
с матерью — вместе и поедем.
— Куда же это мы поедем, дедушка?
— Далеко поедем; отсюда верст за тридцать,
на Каму-кормилицу. Слыхал, небось, про такую