Сказать вам, что произошло через какое-то время? Нахлебники заразили своих спасителей вирусом культа.
В настоящее время муравьи переживают кризис в мировом масштабе. Забыв о своих делах и разумных обычаях с вековыми традициями, муравьи во всех существующих на земле муравейниках пустились на поиски новых миллиграммов. Все, как один, тащат в муравейники крохотные блестящие предметы, но кормятся за пределами дома.
Быть может, вскоре муравьи совсем исчезнут с лица земли как зоологический вид и лишь в двух-трех весьма посредственных сказках останутся воспоминания об их былых достоинствах.
1951
COCKTAIL PARTY
«Мне было безумно весело!» — сказала Мона Лиза своим фальцетом, и напыщенные дураки зашлись от восторга, разинув рты, словно хор квакающих лягушек. Ее смех солировал в шуме гостиных дворца, словно главный фонтан сумасшедшего каскада. (Той ночью волна печали накрыла меня с головой.) «Мне было безумно весело!» Я присутствовал на вечеринке в качестве душеприказчика и на каждом шагу получал поздравления, рукопожатия, канапе с икрой и сигареты: что-то вроде вручения верительных грамот. (На самом деле я пришел, только чтобы увидеть Мону Лизу.) «Над чем вы сейчас работаете?» Чудовища из парчи и драгоценных камней сновали туда-сюда по аквариуму, мутному от табачного дыма, ядовитых водорослей и лопающихся пузырей. Ослепнув от ярости, я заставил фосфоресцировать своих светлячков, чтобы увлечь Мону Лизу на большую глубину. Но она попадалась на крючок, скользя лишь по поверхности, и высокопарные щеголи пожирали ее глазами.
«Мне было безумно весело!» В конце концов, выйдя из окружения якобы моих учеников, я уединился со стаканом цикуты в руке в самом темном углу празднества. Ко мне подошла пожилая дама, сказала, что ей очень хотелось бы иметь у себя в доме что-нибудь от меня: постель с секретом, лохань для мытья со смесителем и краном для горячей воды или статуи из снега, такие же красивые, как те, что каждую зиму лепит Микельанджело перед дворцом Медичи. Как заправский душеприказчик, я учтиво проигнорировал все намеки, но все же мне пришлось помочь той даме разрешиться от тяжкого бремени ее идей. Я остался на вечеринке еще ненадолго, пока не допил свой виски с содовой и не получил возможность попрощаться с Моной Лизой. На пороге, пряча лицо в меха, она призналась мне откровенно, только между нами, что ей было безумно весело.
1959
ЛЭ[5] АРИСТОТЕЛЯ
На зеленом лугу танцует муза Аристотеля. Время от времени старый философ поворачивает голову и, любуясь перламутровым телом девы, на мгновение застывает. Свиток папируса с шумом падает на пол из расслабленных рук, а разгоряченная кровь стремительно бежит по жилам хилого тела. Посреди луга муза продолжает свой танец, и на глазах у Аристотеля складывается сложный узор линий и ритмов.
Аристотелю представляется тело той девушки, рабыни из Эстахиры, которую он не смог купить. Он вспоминает, что с тех пор ни одной женщине не удалось смутить его разум. Но сейчас, когда спина сгибается под тяжестью лет, а в глазах постепенно меркнет свет, приходит, чтобы лишить его покоя, муза Гармония. Напрасно пытается он отгородиться от ее красоты стеной бесстрастных рассуждений; она возвращается и снова начинает свой невесомый пламенный танец.
Аристотель закрывает окно и возжигает масляную лампаду: безрезультатно. Гармония продолжает танцевать в его разгоряченной голове и возмущает спокойное течение мыслей, которые, словно откатывающиеся волны, то сверкают на солнце, то погружаются во мрак.
Слова, которые он пишет, теряют привычную тяжеловесность диалектической прозы и перестраиваются в звонкие ямбы. На крыльях призрачного ветра к нему спешат из забвения юношеские речи, полные крепкого аромата полей.
Аристотель оставляет работу и выходит в сад, раскрытый, словно огромный цветок в весеннем великолепии дня. Он глубоко вдыхает запах роз и утренней росой омывает дряблое лицо.
Перед ним танцует муза Гармония, создавая и тут же изменяя бесконечный узор, этот лабиринт ускользающих форм, в котором теряется человеческий разум. Внезапно, с неожиданной легкостью, Аристотель бросается за девушкой, а она, едва касаясь земли, убегает и скрывается в роще.
Пристыженный и утомленный, философ возвращается в свою келью. Опускает голову на руки и в тишине оплакивает утрату юношеского дара.
Снова посмотрев в окно, он видит музу, возобновившую прерванный танец. Тогда Аристотель решает написать трактат против танца Гармонии, в котором разберет по косточкам все его ритмы и позы. Униженный, соглашается он, как на неизбежное условие, на стихотворную форму и переносит на бумагу свой шедевр «О Гармонии», сгоревший в костре Омара.[6]
Пока он работал, муза танцевала. Когда же он закончил последний стих, видение растаяло, и душа философа навсегда расслабилась, освободившись от острых уколов красоты.
Но однажды ночью Аристотелю приснилось, будто он на четвереньках скачет по весеннему лугу, а муза, сидя верхом, погоняет его. Утром он предварил готовое сочинение такими строками:
Мои стихи нескладны и неуклюжи, словно поступь осла. Но погоняет их Гармония.
ПРИГОВОРЕННЫЙ
Несколько недель мне приходили областные журналы и столичные газеты, в которых неоднократно сообщалось о моей кончине.
Энрике Гонсалес Мартинес, «Нелюдим», XIV, 147-1481 Когда я прочел сообщение о его смерти, меня захватило вдохновение. Я тут же задумал «Избранника богов» и сумел набросать первые три октавы. Поэзия предстала предо мной словно чистый и светлый путь, идущий от сердца в бесконечность.
На следующий день, достигнув апогея, работа прекратилась, будучи бессмысленной по сути своей. Мнимый покойник, оказавшийся не менее живым, чем я, встал на пути моего успеха.
С той поры я всегда терпел поражение в неравном бою. Только один раз на нашей единственной дуэли я смог сойтись со своим врагом лицом к лицу. Ристалище — альбом Марии Серафины, мое оружие — акростих. Соперник сломался на пятой строке. Пожелтевшие стрницы хранят его неоконченное стихотворение, за которым следует мой победоносный тройной акростих.
Через десять лет после моего триумфа в областных газетах появилось сообщение о моей смерти. Как это ни прискорбно, оно соответствовало действительности. Последние десять лет я отступал с боями, стрелял каждый раз все менее метко с дальних рубежей, в то время как мой соперник завоевывал себе лавры. За этот период я могу упомянуть с гордостью лишь «Свадебный сонет», посвященный Марии Серафине (небольшой компромисс между благородством и досадой), и слова школьного гимна «К прогрессу», которые ежедневно перевираются нерадивыми исполнителями.
Соперник не узнал истинного величия моего таланта, ибо судьба хранила его от всех опасностей, а его смерть была единственным условием создания «Избранника богов», несомненного шедевра.
Каждое утро ко мне приходят ангелы и читают стихи неутомимого соперника, чтобы я признал его величие. После чтения, прежде чем я успеваю сформулировать свое суждение, воспоминание о неоконченном акростихе в альбоме Марии Серафины заставляет меня высказать отрицательное мнение. Понурив головы, ангелы улетают на поиски новых стихов.
Это продолжается последние сорок лет. Мой скромный гроб порядком обветшал. Сырость, жук-древоточец и зависть разрушают его, пока я отказываю в таланте и величии поэту, который угрожает мне своим бессмертием.
1951
ПИЩА ЗЕМНАЯ
Очень огорчает меня небрежность нашего друга, на котором лежит забота о моей пище земной…
Будет справедливо, если в связи с этими обстоятельствами средства на мою пищу земную не затеряются где-нибудь или не произойдет еще какая-либо с ними неприятность…
В чем провинилась моя пища земная, в каких грехах повинен мой скромный образ жизни, что мне никогда не платят в срок?
Тысячу реалов из средств для моей земной пищи от дня сегодняшнего до дня святого Петра…
5
Повествовательные либо лирические стихотворения, распространенные во французской и английской поэзии в XII–XIII веках.
6
Омар (591–644) — халиф, один из виднейших сподвижников Мухаммеда. При Омаре арабы завоевали значительные территории в Азии и Африке; была захвачена Александрия и сожжена Александрийская библиотека.