Третья телеграмма была самой короткой, всего три слова: «Желаю победы. Гульнара». Под пристальным взглядом тренера Руслан смущенно улыбнулся и опустил голову. Гульнара!.. Он мысленно увидел ее лицо, тронутое загаром, сквозь который на щеках пробивался румянец, ощутил на шее ее руки, увидел ее глаза, большие, чуть раскосые, и ласковые влажные губы, которые шептали между поцелуями: «Джоним! Милый!»
— Руслан, ты с этим делом пока не торопись, — сказал Бондарев, читая мысли Коржавина. — В Москве, сам знаешь, с пропиской туго. Да и квартиру выбиваем однокомнатную, для тебя с матерью.
Руслан повернулся к тренеру, но ничего не успел сказать. Распахнув дверь ударом ноги, в раздевалку вбежал долговязый парень — судья при участниках:
— Коржавин! Скорее на ринг!
Глава восемнадцатая
По ступенькам, устланным ковровой дорожкой, Руслан в сопровождении Бондарева быстро поднялся на залитый светом помост и перелез через белые канаты ринга. Гул голосов — болельщики еще переживали и обсуждали перипетии только что закончившегося поединка — начал стихать. Яркие лучи, падавшие из квадратной люстры, укрепленной над рингом, освещали помост и небольшое пространство вокруг него, погружая во тьму огромный зал. Зрителей, до отказа заполнивших Дворец спорта, не было видно, но Руслан ощущал их напряженное внимание, чувствовал их оценивающие взгляды.
— В красном углу мастер спорта Виталий Горлов, — представил боксера диктор, — Москва, «Динамо»!
Горлова знали, над рядами прокатился одобрительный гул, загремели аплодисменты.
Виталий Горлов вернулся в свой угол. Коренастый, плотный, длиннорукий. Он стоял спиной к Руслану и, небрежно опершись о канаты, слушал наставления своего тренера, пожилого, худощавого человека с узким морщинистым лицом и редкими седыми волосами.
— В синем кандидат в мастера Руслан Коржавин! — продолжал диктор. — Ташкент, Советская Армия!
Упоминание Ташкента вызвало реакцию в зале. Нет, Коржавина как боксера не знали, но одно то, что он представляет город, пострадавший от землетрясения, вызвало к нему интерес и даже симпатию.
— Давай, Ташкент!
— Привет Ташкенту!
— Ташкент, мы с тобой!
«Этого еще не хватало! — подумал Коржавин. — Меня, коренного москвича, в родном городе принимают за ташкентца!»
Бондарев снял с Руслана халат.
Знатоки бокса и специалисты сразу отметили физическое превосходство Горлова, который, хотя был ниже Коржавина, однако выглядел значительно рослее и внушительней. Это был настоящий мужчина, в расцвете сил, закаленный в боксерских боях, опытный и признанный мастер кожаных перчаток.
После удара гонга Горлов крупными шагами быстро пересек по диагонали ринг и, не замедляя движения, лишь подняв руки в боевую стойку, сразу пошел в атаку. Атака Горлова была стремительной, как внезапно возникший порыв бури, готовый смести все, что попадется ему на пути. Но этот вихрь не был сумбурным порывом, рожденным жаждой победить, а являлся хорошо продуманным тактическим приемом, где каждый шаг, каждый удар проверен, отшлифован и отработан до автоматизма.
— Жми, Виталя! — раздался чей-то визгливый голос. — Кончай!
— Ташкент, держись!
— Витя, полегче! Пожалей парня! — отозвались басом с противоположной трибуны. — Ему жениться пора!
Раздался смех. Зал загудел, как встревоженный улей. Одни зрители, а их было большинство, знали Горлова по прошлым соревнованиям и не сомневались в его превосходстве. Другие, в их числе женщины и девушки, с жалостью смотрели на ринг и готовы были потребовать прекратить «избиение» солдата. Лишь небольшая часть зрителей — тренеры, судьи и те, кто в прошлом сам надевал кожаные рукавицы, видели острый поединок, насыщенный мастерством и вдохновением. Молодой, неизвестный доселе солдат из далекого Ташкента не дрогнул, не сломился под градом ударов, а умело и красиво защищался, маневрировал, принимал удары на перчатки, подставлял плечи, уклонялся, заставляя Горлова промахиваться. Но и эти ценители мастерства думали об одном: «Как долго продержится солдат? Ведь Горлов может в таком бурном темпе вести бой все три раунда…»
Рефери — судья ринга, — моложавый, рано начавший лысеть армянин, был все время начеку и, бегая вокруг них, следил за каждым движением боксеров. Рефери видел все и, увлекаясь драматичностью поединка, почти забывал, что он — судья на ринге — должен быть, согласно пунктам правил, беспристрастным и строго нейтральным. А он, сам не зная почему, симпатизировал загорелому солдату из Ташкента, который защищался от грозных атак Горлова с невиданным упорством и боксерским мастерством.