Глава девятнадцатая
Выключив свет, Руслан подошел к окну, открыл форточку и, опершись локтями о подоконник, прислонился лбом к прохладному стеклу. В домах военного городка гасли огни. Надвигалась ночь. Надо бы лечь, постараться заснуть. Но разве уснешь, когда знаешь, что завтра решающий поединок?
В форточку, обдавая свежестью, вливался прохладный воздух, настоянный на полевых цветах, пряных ароматах яблоневого сада и сдобренный терпким запахом сосновой смолы и душистой хвои. Где-то вдали, за садом, за лесом, с глухим шумом и характерным свистом промчалась электричка. Руслан представил себе полупустой вагон, сонных пассажиров. Со стороны проходной, которая находилась за домами, донесся короткий, требовательный сигнал автомашины, послышался тихий лязг железного засова, скрежет открываемых тяжелых ворот, отрывистые команды и натужный рокот вездеходов.
«Со стрельб приехали», — определил Руслан и отчетливо представил себе, как солдаты, усталые и голодные, поспешно ставят в гараж боевую технику, сдают оружие, боеприпасы, считают гильзы, шумно моются, чистятся, спешат в столовую, с аппетитом уплетают ужин, а потом, расслабленные, довольные прожитым днем, шагают в казарму и разбредаются по своим жестким койкам.
Он вспомнил свой городок, расположенный у подножия гор, командиров ракетного дивизиона, солдатскую казарму, ставшую теперь далекой и дорогой, обветренные, смуглые от загара лица товарищей.
«Интересно, кто сейчас устроился на моем месте?» — подумал Руслан с легкой грустью, и перед глазами встали ряды двухъярусных коек.
Руслан мысленно прошагал по надраенному до янтарной желтизны деревянному полу и у самого окна влез на второй ярус, или, как называли солдаты, «второй этаж». Как она манила к себе, эта двухъярусная койка, когда, намаявшись на полевых занятиях, усталой походкой входил в казарму, торопливо сбрасывал каменные сапоги, стягивал через голову задубевшую от пота, в белых разводах соли, выгоревшую гимнастерку и снопом валился на постель.
«А тут, в Подмосковье, не служба, а малина», — подумал он, снимая тренировочный костюм, и, не подняв одеяла, лег на кровать. Первое время в казарме он никак не мог привыкнуть ко «второму этажу», спал почти не шевелясь, боялся свалиться. Его пугало не само падение, а смех товарищей, которые подолгу подтрунивали над «парашютистом». Рядом, тоже на «втором этаже», спал сержант Петр Мощенко, донецкий шахтер с зычным голосом и добрым сердцем. «Петро на повышение пошел, — Руслан вспомнил телеграмму от ракетчиков. — Подписался новым званием „старший сержант“». Внизу, под ложем Коржавина, на «первом этаже», спал длинный и тощий, типичный волейболист, ленинградец Евгений Зарыка. Женька… Были закадычными друзьями… мечтали об одном — после окончания службы пойти в военно-инженерное. Всю зиму готовились. Достали программу вступительных экзаменов, запаслись учебниками и в свободное время писали конспекты, штурмовали пособия. А теперь их осталось двое, да и они далеко друг от друга, неизвестно, когда встретятся. Только Женька рядом. Тенью. Памятью… Женька… До сих пор не верится. Руслан закрыл ладонями лицо. Женька…
Раздался легкий стук в дверь. Коржавин, приподняв голову, хотел произнести «Войдите!», как дверь уже распахнулась.
— Русланчик, не спишь? — В комнату широким хозяйским шагом вошел Бондарев. — Не притворяйся. Знаю по себе, полночи спать не будешь. Зажечь свет?
— Только сначала я форточку закрою, — отозвался Руслан.
Степан Григорьевич был в офицерской форме. Его давно уволили в запас, однако он любил ходить в форме. Она шла ему, делала моложе, подчеркивала стройность тренированного тела. Бондарев умел носить форму с достоинством и с какой-то неуловимой щеголеватой элегантностью, которая вырабатывается у кадровых офицеров годами службы. Он прошелся по узкой комнате, распространяя запах дорогих мужских духов, и уселся на свободной койке, закинув ногу на ногу.
— Может, тебе соседа дать? Для компании? А?
Три дня назад на этой койке спал Дмитрий Марков, по после поражения он взял свои вещи и уехал домой, к жене и сыну.
Нет, Степан Григорьевич, не надо. Если есть возможность, оставьте одного.
— Как хочешь. Только мне кажется, тебе одному тоскливо. Мысли всякие лезут, особенно перед боем.
— Одиноким можно быть и в толпе.
— Колючий ты, словно дикобраз. — Бондарев засмеялся. — С характером! Но это хорошо. В нашем деле без характера нельзя, сломают быстро.
— Как Дмитрия Маркова? — сказал Руслан и осекся: получился открытый намек.