Он проигрывал беспрестанно, его обманывали без всякой совести, но вспомните, что его жизнь была очень скучная, он жил для света, и общество, какого бы то ни было рода, было решительно для него необходимо. С подобными-то людьми провел он ночь перед своей смертью. Подобные-то люди украли у него деньги, которые, если бы пс несчастная случайность, были бы в целости переданы содержательнице пансиона в Булонском лесу.
Смерть старика возбудила мало внимания в Париже. Публичные игорные дома были закрыты давно по распоряжению правительства, и уже нечасто случалось, чтобы доведенные до отчаяния люди простреливали себе голову на том самом столе, на котором они только что проиграли свои деньги, но все-таки все знали очень хорошо, что в блестящем городе много играли в карты, в кости и бильярд — и самоубийство картежника не могло расстроить никого.
Мистрис Баннистер написала холодное письмо в ответ на то, в котором Ричард Торнтон извещал ее о смерти ее отца и прислала вексель на контору Блоунта на сумму, которую она считала достаточной для похорон старика и для содержания Элинор в продолжение нескольких недель.
«Я посоветовала бы ей вернуться в Англию поскорее, — писала вдова маклера. — Я постараюсь найти ей какое-нибудь приличное место надзирательницы за детьми или ученицы модистки, может быть, но она должна помнить, что я надеюсь, что она будет сама содержать себя и она не должна ожидать от меня никакой помощи больше. Я исполнила мой долг к моему отцу с значительной потерей для себя, но с его смертью всякое притязание на меня прекращается.»
Джорджа Вэна похоронили, в первые дни болезни его младшей дочери, между заброшенными могилами. Ричард Тортон заказал грубый крест одному из каменщиков близ кладбища. Джордж Вэн мог бы быть похоронен, как безымянный самоубийца, если бы случай не привел Ричарда Торнтона в морг, где он узнал отца Элинор в неизвестном мертвеце, которого последним принесли в это мрачное убежище, потому что у Джорджа Вэна не было бумаг, которые могли бы подать ключ к его личности во время его смерти.
Утро после того тихого сентябрьского дня, в который Элинор Вэн узнала подлинную историю смерти ее отца, синьора Пичирилло в первый раз заговорила серьезно о будущем. В нервом пылу своей горести Элинор Вэн не подумала о своем отчаянном положении, не подумала и о жертвах, приносимых ей синьорой и Ричардом. Она ни разу не вспомнила, что они оба остаются в Париже только для нее, она знала, что они тут, она видела их ежедневно и видеть их, как ни были они добры и ласковы, было тяжело и утомительно для нее, как видеть все на свете.
Она была удивительно спокойна после известия, сообщенного ей. Когда прошла первая вспышка горести после чтения письма ее умершего отца, ее обращение сделалось почти неестественно спокойно. Она сидела весь вечер отдельно от окна, и Ричард напрасно старался привлечь ее внимание даже хоть па минуту. Она молчала, размышляя о бумаге, лежавшей на ее груди.
В это утро она сидела в небрежной позе, опустив голову на руку. Она не обращала внимания на то, что синьора шумно переходила из комнаты в комнату. Она не делала никаких усилий, чтобы помочь своему старому другу в маленьких домашних делах, и когда, наконец, учительница музыки принесла свое шитье к окну и села напротив больной, Элинор поглядела на нее тупым утомленным взглядом, который поразил отчаянием сердце доброй женщины.
— Нелли, моя милая, — вдруг сказала синьора. — Мне хотелось бы серьезно поговорить с вами.
— О чем, милая синьора?
— О будущем, душенька.
— О будущем!
Элинор Вэн произнесла это слово почти так, как будто оно не имело для нее никакого значения.
— Да, моя милая. Вы видите, даже я могу говорить с надеждой о будущем, хотя я старуха, но вам только пятнадцать лет, перед вами продолжительная жизнь и вам пора подумать о будущем.
— Я думаю о будущем, — отвечала Элинор с угрюмым выражением на лице, — Я думаю о будущем и о встрече с этим человеком, который был причиною смерти моего отца. Как я найду его, синьора? Помогите мне. Вы были добры ко мне во всем другом. Только помогите мне сделать это, и я полюблю вас еще больше, чем любила до сих пор.