«Любому? — переспросил он себя. — А ну-ка, признайся честно — любому?»
Все его убедительные доводы рассыпались от этого простенького вопроса, который он задал самому себе: кому же поручить новый объект? В глубине души он знал, что выбор Михаила Ивановича был правилен. Из остальных сотрудников отдела одни были слишком далеки по специальности, другие, вроде Семена Родина или Агаркова, не имели достаточных навыков в лабораторной практике.
Стоило ему поставить себя на место директора — и он убеждался, что наиболее подходящей кандидатурой был именно он, Николай Корсаков.
«Ну и пусть, — еще с большим упрямством твердил он себе, — пусть будет по-вашему, меня можно заставить выполнить любую работу, но полюбить ее…» — Он вспомнил уверенность Ильичева, и фраза так и осталась незаконченной.
В лаборатории решение директора восприняли по-разному. Песецкий, инженер-механик, недавно демобилизованный из армии и ходивший еще в офицерском кителе, откровенно позавидовал Николаю. Он чувствовал себя в лаборатории не у дел, конструкторской работы не было, и Арсентьев держал его на подсобных заданиях.
— Эх и славная работенка вам досталась! По-моему, без механика здесь не обойтись, — уверял он, потирая сильные ловкие руки.
Лаборантка Люда, изнемогая от любопытства, расспрашивала, какой из себя Ильичев.
Электромеханик Юра, самоуверенный, щеголеватый паренек с длинными косыми бачками, покровительственно заявил, что такой прибор пустяки; тут же начал на пальцах объяснять свою идею, запутался, но, пе смущаясь, взялся изготовить его за три дня.
Лина Тимофеевна пристыдила его и первая пыталась утешить Николая.
В каждом, самом маленьком коллективе есть «добрая душа», к ней — общей утешительнице и советчице — каждый несет свои горести и обиды. Такой утешительницей была старший инженер-физик Анна Тимофеевна.
Муж Анны Тимофеевны погиб на войне, оставил ей большую семью, и семейные заботы теперь отнимали у нее много сил и времени. Анна Тимофеевна была хорошим практиком — и только, хотя когда-то на нее возлагали большие надежды. Она знала свой недостаток, но с годами смирилась с ним, сохранив от молодости благоговейное чувство к людям, «одержимым» наукой. «Одержимых» в институте было немало, первым среди них числился Семен Родин.
Николай мог просиживать с Семеном в лаборатории до поздней ночи, забывая про еду, тратить все свободные деньги на книги, мог отказаться от отпуска и в то же время умудрялся не пропускать ни одного матча на первенство Союза и сетовать на то, что ему нехватает времени ходить в бассейн и бегать на лыжах. Семен жил своей наукой. Его страсть к ней была чистая и нераздельная; за обедом он продолжал что-то чертить ножом на скатерти; читая газету, мог набрести на решение какого-нибудь уравнения.
Никто не переживал приказ директора так, как Семен Родин.
Он неистовствовал, он метался по комнатам лаборатории, тряс товарищей за плечи, заглядывал в глаза.
— Хорошо, предположим — прибор важнее, чем наша тема! — кричал он. — Допускаю. Ну, а человек, скажите мне, человек — разве дешевле, чем прибор? Неужели они не понимают, что коверкают человека? Когда все помыслы устремлены на окончание работы, столько замыслов… Эх! — Он отчаянно махал рукой: недоставало слов.
— Вы понимаете, Анна Тимофеевна, это все равно, что разомкнуть электрическую цепь под нагрузкой. А ты хорош, — набрасывался он на Николая, — разве так надо отстаивать свое дело?!
— Сразу видно, Семен Ильич, что вы не служили в армии, — усмехнулся Песецкий. Он недолюбливал сугубо штатские манеры Родина.
— При чем здесь армия? Николай поступил как баран, — кипятился Семен.
Анна Тимофеевна робко пыталась успокоить его: может быть, удастся закончить прибор раньше срока или попробовать вести работу над ним одновременно с их общей работой?
Николай вяло мотал головой. По своему характеру он не умел заниматься двумя делами сразу.
— А диссертация?
Несколько месяцев они лелеяли тайную надежду, что окончание темы даст им превосходный материал для диссертации. Арсентьев поддерживал их замыслы. Для Семена переход Николая на новую работу был катастрофой.
Слушая словно издали срывающийся голос друга, Николай открывал для себя всё новые печальные последствия случившегося. До первого августа — срока сдачи заказа. Семен, даже работая один, закончит их общий труд, и Николай потеряет всякое право использовать его выводы для диссертации. На титульном листе отчета будет напечатано: «В разработке таких-то глав принимал участие инженер Корсаков». Единственное, что ему останется: «принимал участие…» Однако напоминание о диссертации уже не могло ничего прибавить к его горю.