— Эти скорости нам даны в ТТЗ, — ответил Николай. — Техническому заданию он будет полностью удовлетворять.
Александр Константинович покачал головой.
— Насчет технического — возможно, а вот политическому наверняка не будет.
Николай вздернул брови.
— Насколько я слышал, — продолжал Александр Константинович, — машина Ильичева не имеет себе подобных в мировой технике. Как всякой молодой машине, ей предстоит большое будущее. А вы ставите на нее прибор, который уже в прошлом. Все равно что на электростанции запроектировать керосиновое освещение. Я не узнаю вас, Корсаков. Биться три месяца, чтобы скопировать прошлогодний прибор какого-то Харкера, основанный на обветшалом, перештопанном принципе!
Он поднялся и заходил из угла в угол, сверля кулаками оттопыренные карманы пижамы.
— Никогда ни один настоящий художник не начинал своего творчества с копирования. Копия не может быть талантливее оригинала. Художники изучали картины мастеров и писали свои. Копирование убивает в человеке творца, душит его вдохновение, развращает. Пусть оно будет уделом людей, нищих духом. Творчество — это чертовски сложный сплав из смелости, ответственности перед народом, самолюбия личного и национальной гордости, из способностей, терпения, причем все компоненты строго дозированы.
«Поздно, слишком поздно, — возвращаться нельзя», — упрямо подумал Николай.
— А мне наплевать на средства, — грубо сказал он, — я расцениваю это задание как препятствие, и мне нужно преодолеть его скорее, чтобы вернуться к своей теме. Я сделаю его добросовестно, и никто не может требовать от меня большего.
— Фу какая ересь! — вспылил Попов. Даже шея его покраснела. — Я, мой дорогой, работал до революции конструктором в русском отделении фирмы Сименс. Все мои разработки присваивались фирмой, — таковы были условия контракта. И все-таки никогда ни одна работа не казалась мне обязанностью. А вы имеете честь поставить свой регулятор на машину, которая прославит отечество, и говорите о препятствии. Стыд!
Он вдруг представил себе, насколько же он старше и опытнее Корсакова, и, запнувшись об эту мысль, замолчал. Хотелось так же запальчиво кричать, не выбирая выражений, не заботясь о тоне, а надо было сдерживаться и убеждать.
— Для вас регулятор — препятствие, потому что он не ваш, не ваша выдумка, — как можно мягче сказал Александр Константинович.
После ухода Корсакова Александр Константинович постоял некоторое время в передней, задумчиво посапывая потухшей трубкой.
— Никак невозможно, Леонид Сергеевич, — сказал он вслух, словно извиняясь перед Арсентьевым. — Корсаков все-таки мой ученик, и так просто отдать его я не согласен. Да-с, прошу прощения…
Назавтра с утра Николай собрал свою группу и доложил о результатах беседы с профессором Поповым.
— Вам ясно, друзья, в чем была наша ошибка? — закончил он. — Ну, ничего, впредь нам урок!
Фраза прозвучала беспомощно, и у Николая остался от нее словно горький привкус во рту.
Они разбились на две группы, с тем чтобы разрабатывать оба варианта, предложенных Поповым, параллельно.
Николай взял себе Юру, а в помощь Песецкому дал Анну Тимофеевну. Силы получились неравные, но хотелось подзадорить Песецкого, а для себя он нарочно искал трудностей. Отныне свои поступки Николай расценивал как продолжение спора с Поповым.
«По-вашему, Александр Константинович, я выбрал себе наиболее легкий путь? А вы учитываете, что американцы создавали регулятор годами, в специальных лабораториях, и, наверное, этот усилитель мусолили не месяц и не два. А мы вчетвером, даже вдвоем, осилим его за неделю.
Но кто-то, глубоко внутри, недоверчиво посмеивался: „А помнишь поговорку: Юпитер, ты сердишься — ты неправ? Эх ты, Юпитер!“»
Между обеими группами разгорелось соревнование. У Николая обстоятельства с самого начала сложились удачней, чем у Песецкого. Он сразу получил хорошие результаты. Пожалуй, даже слишком хорошие, ибо до сих пор уверенность к нему приходила после ряда разочарований. На всякий случай он запретил Юре рассказывать кому-либо об их успехах и начал монтаж. Трудности для обеих групп заключались в том, что размеры кожуха были строго ограничены. Песецкий замучил Анну Тимофеевну расчетами, силясь запихать в тесное пространство алюминиевого кубика сложное пневматическое хозяйство.
Проходя мимо их стенда, Юрий с сочувственной миной мурлыкал: