- Вы, товарищ генерал, нашего комиссара помните? - невольно спросил Воронов.
- Реваза? - тихо сказал Карпов. Это имя, видимо, сразу перенесло его в прошлое. - Таких людей, друг мой, не забывают. - И, не то спрашивая, не то утверждая, проговорил: - Ты знаешь, Миша, он ведь у товарища Сталина был.
- Баканидзе?! - с удивлением переспросил Воронов.
- Полковой комиссар Реваз Баканидзе. Он знал товарища Сталина еще с молодых лет. В Москве, когда наша дивизия грузилась в эшелон, побывал у него. В Кремле.
Сколько долгих часов Воронов провел тогда рядом с комиссаром, обсуждая планы дивизионной газеты и содержание ее ближайших номеров. В дивизии он вступил и члены партии. Баканидзе дал ему рекомендацию.
Перед тем самым боем два немецких танка с пехотой на броне прорвались в тыл дивизии. Впрочем, какой там тыл!
На пятачке в два-три квадратных километра расположились и КП, и штаб, и политотдел, и редакция.
Рядом с ним были тогда и Карпов и Баканидзе. Война сблизила этих людей, столь разных по возрасту, по виденному, испытанному и выстраданному в жизни. Их объединила горечь отступлений, их связывало горькое сознание, что над страной нависла смертная угроза.
Когда в редакции дивизионки принималась очередная сводка Совинформбюро - завтра ей предстояло появиться в газете - ив этой сводке страшным набатным колоколом звучали названия оставленных городов и новые направления - все ближе и ближе к Москве! - двадцатичетырехлетний старший политрук приходил в землянку к пятидесятишестилетнему полковому комиссару.
Если бы их разговоры касались только содержания газеты! Если бы не звучало в них недоуменно-горькое "почему?"! Почему отступаем? Почему у врага больше оружия? Почему, почему, почему?..
Месяцы, нет, теперь уже годы прошли с тех пор. Но в памяти Воронова были живы все разговоры с Баканидзе, душевные разговоры кандидата в члены партии, вчерашнего студента, со старым большевиком, вступившим в партию еще до революции.
Но о знакомстве со Сталиным, а тем более о той, последней встрече с ним Баканидзе не упоминал никогда.
Как странно!
- Он рассказал мне о своем разговоре со Сталиным перед тем, как пошел в роту, - как бы издалека донесся до Воронова голос генерала. - Может быть, чувствовал, что нe вернется...
- О чем же они говорили? - с любопытством спросил Воронов.
- В точности не помню, - неопределенно ответил генерал. - Столько лет прошло.
Воронов с удивлением посмотрел на Карпова и чуть было не сказал, что на его месте наверняка запомнил бы такой рассказ на всю жизнь. Но генерал сидел неподвижно, закрыв глаза. Что-то подсказало Воронову, что лучше его больше не расспрашивать.
Между тем машина пересекла западный район Берлина - Целлендорф. Мелькнул дорожный указатель. Широкая деревянная стрелка, прибитая к столбику, была выкрашена в зеленый цвет, и на ней четкими белыми буквами значилось ПОТСДАМ - 2 км.
- Мы в Потсдам едем? - с радостью воскликнул Воронов.
Генерал открыл глаза, глянул в окно и ироническидобродушно сказал:
- Так тебе же, кажется, в Потсдам и нужно?
- Точно, - подтвердил Воронов. - Но я не знал, что мы туда едем.
- У нас тут заранее ничего не предскажешь, - улыбнулся генерал. - Так что привыкай. Может, найдешь здесь и тех, кого в Карлсхорсте искал. Весьма возможно...
Воронов хотел выяснить, что имел в виду генерал, произнося эту туманную фразу, но не успел, потому что Карпов тут же спросил:
- В Потсдаме раньше бывал?
- Нет, не приходилось.
- Значит, что за место - не знаешь?
- Вообще-то кое-что знаю. Я все-таки на историческом учился.
- Ну, и что же ты знаешь? - с едва заметной иронией спросил генерал.
- Это место связано с прусским королем Фридрихом Великим, - напрягая память, ответил Воронов. - То ли он здесь жил, то ли построил дворец...
Карпов слушал, слегка прищурившись. Воронов ничего по мог больше выудить из своей памяти относительно Потсдама и решил отыграться на Фридрихе.
- Фридрих был любимым королем Гитлера, - продолжал он. - Я где-то читал, что фюрер возил с собой его портрет в золоченой раме.
- Вон как! - усмехнулся Карпов. - За что же он его так жаловал?
- Считал идеальным полководцем. Если говорить всерьез, Фридрих был символом прусского милитаризма.
Много воевал, удвоил армию, ввел палочную дисциплину...
- Символ, значит, - задумчиво произнес Карпов.
Тем временем машина въехала в небольшой городок.
Он пострадал от войны меньше, чем Берлин. Жилых, обитаемых домов сохранилось здесь больше, хотя следы разрушений отчетливо виднелись на каждой улице.
Воронову бросилось в глаза, что советские военнослужащие встречались здесь гораздо чаще, чем в Берлине. На каждом перекрестке стояли девушки-регулировщицы с флажками в руках.
Машина быстро проскочила по улице. Теперь дорога шла среди деревьев, за которыми виднелись нарядные виллы. Городок и дачный пригород как бы сливались, переходя друг в друга. На этом коротком пути машину дважды останавливал советский военный патруль. Заглянув в машину и увидев генерала, патрульный офицер козырял и, обращаясь к шоферу, говорил: "Можете следовать".
Наконец машина остановилась.
- Слезай, приехали, - первым выходя из машины, сказал генерал.
Воронов вышел и застыл в изумлении. Ему почудилось что он находится не в Германии, а в какой-то другой стране, совершенно не тронутой войной.
По обеим сторонам неширокой улицы-аллеи тянулись чистенькие, в большинстве своем двухэтажные особняки.
Некоторые из них были отгорожены от тротуаров решетчатой оградой, у калиток чернели кнопки звонков.