С тех пор Дуньку никто не видел. Если бы не ее исчезновение и не сильные ожоги на руке и на груди, Семен решил бы, что ему все это почудилось. Но это было, было на самом деле: его таскали в милицию, самошинские вообще обвиняли его в том, что он ее пришил, хотя никаких оснований для этого не было. Началась настоящая травля, и он вскоре вынужден был, так и не окончив школу, уехать из Курабино в Заборск, где поступил на завод учеником слесаря. Так он сменил таежные просторы на не мощеные пыльные улочки, стиснутые маленькими приземистыми домами. Работа на заводе отнимала много сил, а учеба в вечерней школе поглощала все остальное свободное время. Так прошел год.
Семен стал прилично зарабатывать и смог переселиться из заводского общежития в маленькую однокомнатную квартирку, которую он снимал.
Все началось холодным весенним вечером, когда Семен шел из школы домой. Удивительно знакомым женский голос неожиданно окликнул его по имени. Семен обернулся: в трех шагах от него стояла незнакомая женщина. Она была одета в черное кожаное полупальто и в такие же черные кожаные брюки. Он подошел ближе, чтобы получше рассмотреть ее в сгущающихся сумерках.
— Ты что, самошинских уже в упор не узнаешь?
— Господи, Дунька? Ты что, с неба свалилась?
— Можно сказать и так.
Сначала они шли молча. Потом Дунька стала расспрашивать его о своих родителях, о селе. Семен рассказал, что мать ее после таинственного исчезновения Дуньки сильно сдала, и сейчас уже не справляется по хозяйству, где можно ей помогает отец, хотя он по-прежнему директор клуба и жалуется, что у него по горло работы. На все вопросы Семена Дунька отвечала коротким «потом» и продолжала с интересом его расспрашивать. Он заметил, что речь ее стала интеллигентнее, порой она говорила так сложно, как Семену никогда бы не пришло в голову сказать. Короче, это была не та деревенская девчонка Дунька, которую он хорошо знал, а больше походила на интеллигентную воспитанную барышню.
Холодало. Семен в своем легком свитере стал мерзнуть.
— Накинь-ка вот это — вдруг сказала Дуня и протянула ему такое же кожаное полупальто, какое было на ней.
Он мог поклясться, что до сих пор у нее в руках ничего не было. Пальто оказалось ему впору и было теплым, будто бы только что с плеча.
Постепенно улицы пустели, и вскоре вокруг стало совершенно безлюдно. В провинциальных городках ложатся спать рано.
— Эй, барышня, люди добрые — сказал кто-то, картинно картавя.
Семен увидел, что от стены отделились трое и направились к ним.
Не за падло', не пора ли вам раскошелиться? А то мы проголодались и продрогли, а вы, я вижу, шибко кучеряво живете. А ведь мы просим то совсем не много, можно сказать пустяк — 50 баксов. По десять на брата — сказал тот же голос, продолжая картавить.
Семен огляделся и увидел у стены еще две темные фигуры. Пять человек, конечно многовато, учитывая, что они наверняка вооружены, и потом с ним была Дуня.
— Дунь, отойди в сторонку, я с ними разберусь.
— Не надо, Сема. Только не хватает, чтобы ты ввязался в драку.
— А вас, барышня, попрошу не кудахтать, а отстегнуть обещанные баксы и одолжить нам ваши клифты.
— Ребята, от нас вы не получите ничего, так что убирайтесь отсюда покуда целы — вдруг строгим голосом сказала Дуня и шагнула навстречу бандитам.
Семен разинул рот от удивления.
— Жёра, мне показалось, что эта дамочка хочет меня оскорбить — сказал тот же голос и один из бандитов двинулся к Дуне.
Дуня сделала какое-то резкое короткое движение, и бандит, вскрикнув, рухнул на землю.
— Может, хватит? — спокойно спросила она.
Она стояла между Семеном и бандитами, ноги на ширине плеч, руки на поясе.
— Ах ты, стерва! — крикнул один из них, и оба разом кинулись к ней.
Семен успел сделать только один шаг, чтобы оказаться рядом с Дуней, как удар чудовищной силы отбросил бандитов назад, и они неподвижно распластались на земле.
— Пошли — также спокойно сказала Дуня и добавила — Что-то мне везет последнее время на таких моральных уродов.
— Ты слишком шикарно одета.
— Так что же мне в лохмотьях ходить?
— Стойте, сволочи! Все равно вам не уйти!
— Дуня, они могут выстрелить в спину.
— Не успеют — сказала она не оборачиваясь.
— Ну, вы сами напросились!