- Так сколько ж у него сыновей-то, выходит, - отозвалась другая. - Он каждую станцию так читал, как только от Арраса отъехали. Эх ты! Это у него-то сын! У этакой ледышки!
- Да ведь у них тоже дети бывают!
- Для этого они виски пьют. А то...
- Так-то оно так. Ведь у них только и заботы - жрать да деньги копить, у этих англичан!
Тут они вышли. Поезд двинулся дальше. В вагон вошли другие крестьяне в залепленных грязью сапогах, с поклажей, с живой и битой птицей в корзинах. И они тоже с любопытством глазели на неподвижную фигуру, нагнувшуюся к окну. А поезд бежал по опустошенной земле, мимо кирпичных или железных станций, выраставших над грудами развалин. И они смотрели, как он шевелит губами, читая названия остановок.
- Пусть поглядит, что это за штука война; видно, он только теперь про нее услышал, - говорили они меж собой. - Что ему? Поглядит да и отправится восвояси. Воевали-то ведь не у него на гумне.
- И не у него в доме, - прибавила какая-то женщина.
II
Батальон стоит вольно под дождем. Два дня он был на отдыхе. Меняли снаряжение, чистились, пополняли ряды. И теперь он стоит вольно, с тупой покорностью овечьего стада, под проливным дождем, повернувшись лицом к старшему сержанту, с которого течет ручьями дождевая вода.
В дверях по ту сторону плаца появляется полковник. На секунду он останавливается, застегивая шинель, потом в сопровождении двух адъютантов бодро шагает по грязи в своих начищенных башмаках с крагами и подходит к батальону. "Смирно!" - командует старший сержант. Батальон весь разом сжимается с глухим отрывистым шарканьем. Старший сержант поворачивается, делает один шаг к офицерам и козыряет, зажав стек под мышкой. Полковник чуть притрагивается стеком к околышку фуражки.
- Вольно... - говорит полковник. И снова раздается тупой, слитный, хлюпающий звук. Офицеры подходят к первой шеренге первого взвода. Старший сержант идет позади. Сержант первого взвода делает шаг вперед и отдает честь. Полковник проходит, не отвечая. Сержант следует позади. И все пятеро идут вдоль строя роты, оглядывая по очереди застывшие, одеревенелые лица. Первая рота.
Сержант козыряет спине полковника, возвращается на свое место и становится навытяжку. Сержант из второй роты делает шаг вперед, отдает честь; ему не отвечают; он идет вслед за старшим сержантом. С шинели полковника вода хлещет прямо на его начищенные башмаки, грязь снизу всползает по башмакам, вода сверху подхватывает ее, и грязь ползет выше и выше по крагам.
Третья рота. Полковник останавливается против одного солдата. Шинель на спине полковника набухла и стоит бугром там, где дождь ручьем стекает с околыша фуражки; он похож на злую нахохлившуюся птицу. Два других офицера, старший сержант и сержант, тоже останавливаются, и все они смотрят на пятерых солдат, которые стоят против них. Пятеро солдат смотрят неподвижно, не мигая, лица у них как деревянные, и глаза тоже деревянные.
- Сержант! - говорит полковник обиженным тоном. - Что, этот солдат брился сегодня?
- Сэр?.. - звенящим голосом откликается сержант.
Старший сержант повторяет:
- Брился этот солдат сегодня, сержант?
И теперь все пятеро не сводят глаз с солдата, чей неподвижный взгляд, кажется, проходит насквозь через них куда-то дальше, будто их здесь и нет.
- На два шага вперед, когда говорите в строю! - командует старший сержант.
Солдат, который ничего не говорил, выходит из строя, еще более заляпывая грязью полковничьи краги.
- Фамилия? - спрашивает полковник.
- Ноль двадцать четыре сто восемьдесят шесть, Грей! - бойко отвечает солдат.
Батальон глядит, не мигая, прямо перед собой.
- Сэр! - грозно гаркает старший сержант.
- Сэр... - повторяет солдат.
- Утром сегодня брились? - спрашивает полковник.
- Не... сэр!
- Почему нет?
- Не бреюсь, сэр.
- Как?
- Года не вышли бриться.
- Сэр! - свирепо гаркает старший сержант.
- Сэр... - повторяет солдат.
- Года?.. - Голос полковника обрывается где-то позади его негодующего взора, вода капает у него с козырька. - Наложить взыскание, сержант! говорит он и проходит дальше.
Батальон, не шелохнувшись, глядит прямо перед собой. Он видит, как полковник, два офицера, старший сержант шагают друг за другом обратно. Старший сержант останавливается там, где ему положено, и козыряет спине полковника. Полковник вскидывает стек к фуражке и быстро проходит в сопровождении двух офицеров к той самой двери, из которой он вышел.
Старший сержант снова поворачивается лицом к батальону. "Смирно!" гаркает он. Неуловимое движение пробегает по рядам, неуловимо предваряющее тот влажный и тупой звук, который, не успев возникнуть, тут же и замирает. Стек старшего сержанта уже не зажат под мышкой, теперь он опирается на него, как это делали офицеры. Взгляд его некоторое время блуждает но первой шеренге строя.
- Сержант Канинхэм! - произносит он наконец.
- Сэр?
- Записали фамилию этого рядового?
Молчание - оно длится чуть больше, чем краткое мгновенье, чуть меньше, чем долгое мгновенье... Затем сержант откликается:
- Какого рядового, сэр?
- Вашего солдата, - говорит старший сержант.
Батальон стоит неподвижно. Дождь тихо моросит в грязь, как будто он уже выбился из сил и не может ни пойти сильней, ни остановиться.
- Вашего солдата, который не бреется, - говорит старшина.
- Грей, сэр, - отвечает сержант.
- Грей! Выйти из строя! Сюда!
Солдат Грей выходит не спеша из рядов, невозмутимо проходит перед строем, его шотландская юбка набухла, потемнела, обвисла, как намокшая попона. Он останавливается против старшего сержанта.
- Почему не брились утром? - спрашивает старший сержант.