После следующего призыва в армию механизаторов в совхозе стало еще меньше. Гусев и тут нашел выход из положения. Его штурвальные стали работать комбайнерами, а на свою машину он взял девушек, раньше не работавших на жатве. Александра Старикова и Мария Сычева быстро обучились штурвальному делу.
…В 1943 году из совхоза на фронт снова ушли механизаторы. Случилось это перед уборочной страдой. В совхозе спешно начали готовить новых водителей машин. Время не ждало. Созревали хлеба. Казалось, если совхозу не будет оказана помощь, зерно осыплется, останется неубранным. И Гусев решил: не менее 100 гектаров в день убирать на каждом агрегате! Его машины работали круглосуточно. Сам он и девушки-штурвальные, похудевшие от напряженного труда, с опухшими от бессонницы глазами, сутками не покидали комбайнов. В том году агрегат Гусева убрал 2650 гектаров — 66 процентов всей площади зерновых культур совхоза!
М. Полозков
Двадцать гектаров. В. Ланских
Была весенняя ночь сорок второго. Длинная, черная, душная. Бригадир тракторной бригады Семен Устинович Сотников, растолкав нас, спящих в передвижном вагончике, сказал: «Ребята, семена подвезли! Быки пасутся рядом с бричками. Идите работать».
В разгаре была первая военная посевная. С прицепщицей Зиной Шуровой, шестнадцатилетней, но для своих лет рослой девушкой, мы пошли к своему тракторному агрегату.
Этот 60-сильный «стальной коняга» тащил за собой столько прицепных машин, сколько сейчас даже 220-й богатырь «Кировец» вряд ли отважился бы потянуть. К трактору, который, казалось, поник, сгорбился от непосильной работы, были прицеплены два пятикорпусных плуга, шесть борон и сеялка с сошниками. Современному агроному или механизатору покажется невероятным такой набор машин в одном прицепе. Но иначе тогда было нельзя.
Да, мы сразу пахали, боронили и сеяли. Зяби в нашем колхозе не было: некому было пахать — большинство трактористов ушли на фронт. «На броне», как тогда говорили, оставался лишь один бригадир Семен Устинович.
Нелегко приходилось нам с Зиной. Зерно в бричках стояло рядом с нашим агрегатом. Тут же паслись быки. Мы должны были сами засыпать семена. Потом впрягли быков, чтобы подвозить зерно ближе к сеялке. Агрегат был «слепой». Не было в МТС электролампочек, и фары без стекол стали ненужным украшением трактора. Спичек тоже не было. Запалив факел и подогрев коллектор (трактор в то время работал на неочищенном керосине), мы завели двигатель.
Резкий, с отсечкой, как бы утробный выхлоп работающего двигателя разбудил ночную тишину. Надо сказать, что в последующие за эти годы немало пришлось мне слышать работающих моторов различных машин, но «С-60» невозможно было спутать ни с каким другим. Что-то богатырское, уверенное чувствовалось в его «голосе».
Оранжевый язычок пламени, вырывавшийся из выхлопной трубы, подтвердил, что трактор ожил. В темноте, проверив на ощупь агрегаты, Зина встала на подножку сеялки. Агрегат медленно, на первой скорости двинулся вокруг поля. Двигатель работал на полную мощность.
Поле, кстати, самое большое в колхозе имени Чапаева, все с давних пор называли «у Гусинки». Сейчас на краю его построен один из лучших машинных дворов в Октябрьском районе. Здесь всегда было приятно работать. Норму, если агрегат действовал исправно, можно было выполнить сравнительно легко.
В ту памятную ночь нам везло. Ни одной помехи! После каждого круга — засыпка семян. И снова, и снова бороздил поле наш агрегат, вспахивая его и засеивая зерном землю-кормилицу. Знали мы, что от нашего труда зависит многое. Таких мощных по тому времени тракторов было в колхозе лишь два. Остальные — колесные с 30-сильными двигателями.
Бригадир не раз выходил из вагончика, чтобы проверить, работаем или нет. В случае остановки, в любую погоду, он всегда появлялся у агрегата, и помогал определить, какая произошла поломка и как ее ликвидировать. Та ночь прошла без «ЧП». Черная лента вспаханной земли все шире опоясывала поле. Мы с Зиной понимали, что значительно перекрыли норму. За эти часы мы как бы слились с агрегатом, и казалось, что он движется без нашего участия.
К утру, когда воздух посвежел, Зина часто на ходу забиралась на трактор, чтобы хоть немножко согреться от дышавшего жаром двигателя (кабин тогда не было). Проехав до поворота, она вновь возвращалась на свое место, включала автоматы плугов и сеялки, по работе двигателя определяя глубину вспашки, по расходу семян — качество сева.
На рассвете работать стало веселей. С Гусиного озера прилетели, истошно крича, грачи. Выше чаек в воздухе висели, вздрагивая, два серых коршуна.
За десять часов почти непрерывной работы мы покрылись серым слоем пыли. Лишь зубы и глаза видны на лице. Но как мы, два подростка, были горды и счастливы! Мы считали себя фронтовиками!
В конце смены учетчик объявил нам, что мы вспахали двадцать гектаров. Две нормы! По тем временам это было здорово.
В. Ланских, тракторист Чудиновской МТС в годы войны, Октябрьский район
Трактористка Паша. А. Торопов
Всю зиму девчат знакомили с премудростями техники. Учили их механизаторы, которых еще на фронт не взяли, как заводить мотор, какие нажимать педали, как пахать…
Трактор — гора железа. Огромные, с шипами, задние колеса. Страшно подойти, а еще страшнее — садиться за руль. Практику Паша проходила не на тракторе — поставили мотористом в ремонтную мастерскую. Не так страшно, но тот же двигатель от трактора, приводные ремни к токарным и другим обрабатывающим станкам. Каждое утро приходила она в мастерскую и заводила мотор.
— Главное, следи, чтобы не заглох и шкивы не слетели, — напутствовал ее токарь.
Следила как могла. А мотор старый: то свечи засорятся, то шкив слетит… Вот и возилась. Зато на пользу: каждую детальку в моторе изучила.
И вот наступила пора пахать и сеять. Впервые без опытных трактористов, без подсказки. Волнующее чувство: она сидит за рулем трактора! Сцепление, газ… И тронулась стальная махина. Оглянулась: за спиной тянется черная борозда, а на свежевспаханную землю с гортанным криком садятся птицы. Все длиннее и длиннее становится борозда — глубокая, бесконечная. В лицо бьет горячий ветер, пахнет травой, цветами и полем. Но почему же заглох мотор? Паша слезает с трактора, берет рукоятку. Тяжело крутить, не слушается двигатель слабых девичьих рук. Что-то хрустнуло. Это кусок материи оторвался от юбки, зацепившейся за рукоятку. На глазах слезы.
— Этого еще не хватало! — к трактору уже бежит заспанный сменщик, худенький паренек со светлым пушком на верхней губе. Свою смену он отработал ночью, а сейчас отсыпался прямо в поле и сквозь сон почувствовал, что в поле тихо стало.
— Заглох и не заводится, — беспомощно развела руками Паша.
— Сейчас посмотрим…
Он яростно крутил ручку, копался в моторе и снова крутил. Трактор, утробно урча, наконец-то завелся.
— Ну вот, и слезы ни к чему. Пойду досыпать…
Отпахались кое-как, отсеялись.
А осенью ушел на войну и сменщик…
Осенью 1943 года вызвал девушку директор МТС и сказал: «Ты хорошо работаешь, Паша, поэтому мы решили послать тебя на курсы механиков. Поедешь?» Конечно, она сразу согласилась.
Зимой училась, а весной ее направили на практику в колхоз «Маяк» Уйского района. Здесь прикрепили ее к трем тракторным бригадам, разбросанным в разных местах — в Высоком хуторе, в Захаровке и в Свободном. Между деревнями — по 10–12 километров. Паша ходила от одной бригады к другой. Где поможет трактор подремотировать, где посоветует, как лучше пахать.
Пришлось Паше и на комбайне поработать в колхозе «Путь к коммунизму». Приглянулся тут парень — Петр. И работник-то хороший, и собой пригож — высокий, широкоплечий. Поженились в феврале сорок пятого: несмотря на войну, жизнь продолжалась.
Работали вместе: он — на тракторе, она — штурвальной на прицепном комбайне. Крепко держала в руках большое, как на пароходе, колесо и зорко смотрела под жатку: не дай бог камень попадется — сломается комбайн.