Ночь. Тусклый диск луны блестит на рельсах. Первый рейс был небезопасным — просадки пути на болотистой местности очевидны. Но Михаил Арсентьевич Катайцев, которому поручили возглавить проследование транспорта, все учел.
Перегон Шагрино — Чадково. Поезд встал. В отсвечивающей впереди водной поверхности ни рельсов, ни шпал, все ушло под воду. Подполковник, ведающий доставкой «катюш», мрачно сказал: «Много я плавал на пароходах, лодках, баржах и плотах, но вот в вагонах плыву впервые».
Что делать? Батареи к утру должны быть на месте. С величайшей осторожностью «поплыли». А через 200—250 метров вновь показались шпалы.
Впереди — мост (деревянные опоры и настил), погружающийся в болото, затем — крутой подъем. Не вытянув подъема, локомотив стал буксовать, подсыпка песка не помогла, давление в котле дровами не очень-то поднимешь. Поезд скатывался назад…
Фронту были нужны «катюши», фронт получит их в срок! И Катайцев под свою ответственность принимает рискованное решение — увеличить разгон на мосту… Летят в топку поленья дров, под колеса — песок. Десять метров, двадцать, тридцать. Подпрыгивают бочки с водой, стоящие по обе стороны мостовой колеи. Состав благополучно минует подъем. Все вздыхают с облегчением. Но впереди снова дорога, новые заботы — не было бы авианалета противника.
И вот на заре эшелон поставлен в замаскированный тупик. Сойдя с подножек паровоза, железнодорожники только теперь почувствовали, сколько сил потребовал этот рейс. В самом деле, допустимая скорость пять километров, а увеличили ее в шесть раз! Причем проскочили, не расцепляя эшелон. И хотя утро выдалось прохладное, рубашки у всех были мокрыми от нервного и физического напряжения.
Сколько было потом радости, когда мы узнали, что «катюши», доставленные тем ночным рейсом на передовую, прямо с корабля на бал вышли на ранее намеченные рубежи. Составители Кожевников, Укаев, Владимирцев, Анохин, Попов, дежурные Корсаков, Тимакин — все поздравляли друг друга с успешным выполнением задания.
Советские войска, сломав сопротивление противника в направлении на Кингисепп, продвигались вперед. Однако на реке Нарве гитлеровцы создали мощное заграждение. Одним из главных узлов линии Ленинград — Таллин оставалась станция Гатчина. Ее-то и поручили обслуживать бойцам пятого военно-эксплуатационного отделения.
До сих пор в памяти трагическая картина — станция покрыта ровным слоем снега, и под этим пушистым русским снегом спрятаны немецкие мины. Ни одного уцелевшего служебного здания. Руины, руины…
Печально смотрят на нас пустые глазницы окон Гатчинского дворца. В одном месте на фундаменте дворца прочли надпись по-немецки: «Скоро придет Иван, но здесь уже ничего не застанет». Следует сказать, что фашисты оставили здесь для ночных вылазок диверсионные группы.
С чего начинать, как расставить силы? Выручила находчивость Василия Михайловича Якубчика. Он и его товарищи обнаружили обрывки плана горловины станции. Это и послужило ориентиром для первых работ.
Трудно было расшивать на станции Гатчина вручную магистраль: фашисты ее сузили, укрепив рельсы и шпалы специальными болтовыми шурупами. Где взять инструмент? На тыл надеяться? Долго ждать. Инструмент делали сами в полевых условиях, и ни в чем он, пожалуй, не уступал заводскому.
Две-три смены — норма. Работа, четырехчасовой сон и снова работа. Сколько труда, умения затратили южноуральские железнодорожники — бойцы пятого военно-эксплуатационного отделения. И через двое суток узел стал нормально пропускать эшелоны.
Через десятилетия до мельчайших деталей помнится такая картина. Ночь. Тьма. Поблескивают лишь редкие звезды. Вдруг стало известно о том, что вот-вот должен быть вражеский авианалет.
Что делать? Все пути заполнены санитарными поездами с ранеными моряками и красноармейцами, платформами с танками, цистернами с авиабензином, вагонами с боеприпасами. Вот в небе показались гитлеровские стервятники. Сбросив с парашютами осветительные ракеты, они пошли на свой пиратский заход.
Ракеты погасли. Станция снова окуталась пеленой темноты. Дежурный Наймушин отдает команду:
— По местам, товарищи, не покидать постов. Все паровозы — немедленно под составы! По сигналам стрелочника отправлять эшелоны на свободные участки всех направлений.
Приближается зловещий гул, а тем временем один состав трогается со станции, а в хвост ему, буквально через пятьдесят метров, идет другой. Работа проходила четко, без паники. Никто не ушел с поста. И когда гитлеровские пилоты появились, чтобы сбросить бомбы, уже не было ни одного эшелона. Так и ушли самолеты, не нанеся ущерба.
Утром к работе приступила новая смена путейцев.
— Как ночь? — спрашивали они, выходя из землянок.
— Ночь как ночь, — раздалось в ответ. — На войне как на войне.
Я видел людей в работе — под свистом пуль, под разрывами снарядов и осколками бомб. Такое вряд ли когда забудешь.
Видел, как во время вражеского налета вел себя дежурный по станции Волосенков. Он не покинул своего поста даже тогда, когда был контужен. Четкие, своевременные указания, советы Волосенкова помогали другим. Видел, как составитель Русинов совершил геройский поступок — предотвратил взрыв боеприпасов.
И вот закончена очередная смена. Начальник распределительной станции К. И. Голубенков подводит итог. Особо отличившимся бойцам (а ими были почти все) объявляется благодарность.
— Служу Советскому Союзу! — слышится в ответ.
Служба… Подвиг каждодневный. О наградах не думали. Работали так, чтобы мирное солнце как можно скорее засветило нашему народу. И получали награды.
Вчитываюсь в лаконичные строки первого наградного листа начальника части пути пятого военно-эксплуатационного отделения Владимира Власовича Рубцова, представленного к ордену Красной Звезды.
«…В июне — июле 1942 года вражеская авиация четыре раза отрезала выход бронепоездам «Москвич» и «Сталинец» с передового Киришского направления, разрушив путь в нескольких местах, стараясь разбить бронепоезда. Рубцов умелыми своими действиями в течение 15—20 минут восстанавливал разрушения и обеспечивал маневрирование бронепоездам».
Помню, как на одном из разъездов встретился я на развалинах вокзала с мальчонкой. Впавшие глаза, лицо цвета свечи, страшная худоба. На его глазах фашисты расстреляли отца-партизана. Живет Сережа с матерью. Кроме него, в семье еще четверо осиротевших ребят. Он не просил у нас хлеба или каши, он просился на передовую — заменить погибшего отца.
На нашем участке сдались в плен два фашиста. Говорили быстро-быстро, жестикулировали и все повторяли слово «капут». Могли ли представить они и десятки, сотни, тысячи других солдат, оболваненных фюрером, какой бесславный конец ждет их в нашей стране. В стране, на защиту мирной жизни которой встал весь народ — от мала до велика.
Довелось мне видеть прославленного монгольского полководца маршала Чойбалсана. Маршал осмотрел, наши позиции, беседовал с бойцами. Монгольский народ послал в подарок нашим восстановителям два эшелона с низкорослыми монгольскими лошадьми. Для работы в болотистой местности они были незаменимы.
Страшные, незалечимые раны принесла нам война. Известно, что масштабы потерь равнозначны исчезновению с земли двух, а то и более крупных европейских государств. Гитлеровцы разрушили около семидесяти тысяч километров железнодорожной колеи, более четырех тысяч станций.
Еще и еще раз с волнением перебираю фотографии военных лет, документы, воспоминания фронтовиков — бойцов пятого военно-эксплуатационного отделения. Бойцы отделения построили железнодорожную ветку Неболчи — Любытино, восстановили шестьсот километров главных и станционных путей, уложили около тысячи стрелок, отремонтировали десятки искусственных сооружений. А сколько людей, боеприпасов доставлено ими на фронт. Сколько раненых перевезено в тыл.
За этими цифрами и фактами — подвиги погибших на Волховском и Ленинградском фронтах. За этими цифрами и фактами — самоотверженность, героизм оставшихся в живых: курганцев И. Колупаева, П. Черепко, А. Ерохина, К. Дмитриева, златоустовцев Г. Цепелева, М. Кузьмина, А. Репникова, Е. Хорохорина, карталинцев А. Ткаченко, Ф. Тузова, И. Шумина, К. Салова, челябинцев А. Бородина, В. Потаповой, Н. Голубевой, Н. Закирова…