Все же она была сегодня несправедлива. Обругала, трубку бросила. А он стоит там под дождем. Мерзнет...
Люся тяжко вздыхает. Она вспоминает, как ей сразу становится радостно, когда, выглянув в назначенный час в окно, она видит его высокую широкоплечую фигуру у входа на почту. Как быстро спускается она тогда по лестнице, перебегает улицу, берет его под руку.
И они идут, идут куда-нибудь далеко — просто так, без цели, болтая и радуясь. В Парк культуры, например. Там есть такая скамейка — «их» скамейка. Они могут просидеть на ней хоть пять часов подряд. Иногда — не закрывая рта, иногда — молча.
Или едут летом на пляж,в Серебряный бор. Александр здорово плавает, у него по плаванию второй разряд. Впрочем, она тоже не новичок...
Нет, надо что-то предпринять. Надо просто решительно поговорить с ним. Чтоб он понял, чтоб выкинул из головы эти глупости. Ведь ребята и те смеются. И надо познакомиться, наконец, с этим Ростовским, его тренером. А то она только видела его мельком на тренировках. Ростовский сколько раз приглашал, а она как-то стеснялась.
Люся решительно встает. Снова пересекает комнату, раздвигает штору. Но за стеклом по-прежнему ничего не видно. Спуститься?..
В этот момент какая-то машина, явно пренебрегая за поздним временем правилами уличного движения, сворачивает в переулок и сильным светом фар выхватывает угол дома, вход в почтовое отделение, тротуар.
Пусто. Никого нет. Нигде ни одного человека.
Люся медленно возвращается к постели.
Конечно. Что он, дурак — торчать здесь под дождем! Сказать так ей — это он может. Фразер! Нет, все-таки какой хвастунишка. «Всю ночь буду стоять!» Спит небось давно и сны видит, как он чемпион страны по самбо или, еще того больше, чемпион мира по этой их дзю-до новой какой-то!
А она уж расчувствовалась! Перевоспитывать собралась. Нет! Сказала, что все кончено, — значит кончено!
Люся ворочается с боку на бок и еще долго не может уснуть.
Глава вторая
УТРО В РЕДАКЦИИ
Главный редактор еженедельника «Спортивные просторы» Семен Петрович Лузгин был человеком точным и аккуратным до педантичности. Для сотрудников журнала это являлось настоящим бедствием.
Лузгина назначили редактором сравнительно недавно, не прошло еще и года, до этого он редактировал газету на периферии.
И с тех пор спокойная жизнь кончилась. При старом редакторе на работу являлись к десяти, а то и к одиннадцати (сам он раньше двенадцати никогда не приходил). Расписавшись в книге, все разбредались кто куда, «на задания». Некоторые действительно шли по делам редакции, а кое-кто откровенно лодырничал.
Лузгин все это прекратил.
В первый же день, когда один из руководителей Центрального совета представил сотрудникам их нового главного редактора и, пожелав успешной работы, ушел, Лузгин попросил всех остаться на местах.
— Журнал плох, — сказал он без обиняков. — Работа развалена. Я у вас два часа, но картина ясная.
Он говорил короткими, отрывистыми фразами, глядя прямо в глаза собеседникам, и, может быть, поэтому сказанное им казалось особенно значительным.
— Положение исправим. Но один ничего не сделаю. Журнал — для меня дело новое. Надеюсь на вашу помощь.
На следующий день, когда сотрудники стали прибывать на работу, выяснилось, что Лузгин сидит в редакции с девяти утра. После того как все собрались, он вышел в большую комнату и негромко сказал:
— С завтрашнего дня кто придет в пять минут десятого будет уволен.
И уволил-таки! Уволил Ваню Фокина, фотокорреспондента, который при старом редакторе вообще бывал раз в неделю. Никакие жалобы не помогли. Лузгин настоял на своем. С тех пор все приходили вовремя и работали как следует. Новый редактор по очереди вызывал к себе всех сотрудников, выяснял у каждого, что плохо, что хорошо в его отделе, внимательно слушал, советовался. Словом, как он сам выражался, «набирался опыта». Вскоре выяснилось, что Лузгин стал разбираться во всех вопросах не хуже любого сотрудника. Когда-то он окончил институт физкультуры, потом воевал, был ранен. Теперь слегка хромал, что не мешало ему сохранять спортивную и военную выправку.
Все послевоенные годы, закончив службу в армии политработником, он редактировал газеты — районные, городские, даже областную. Когда ему предложили перейти в спортивный журнал, он с радостью согласился. Тянуло в Москву. Да и годы были не те, в журнале все же легче работать. Но главное, в чем Лузгин не признавался и себе, была возможность вновь вернуться к некогда любимому делу — спорту. Война помешала ему стать мастером по гимнастике (совсем немного оставалось набрать). Ранение помешало стать тренером. Зато теперь он с увлечением окунулся в работу. Спортивный журнал! Это давно было его сокровенной мечтой.