— Почему теперь?
— Да потому, что вы им такой урок преподали, который не всякому тренеру дано преподать. Ну, словом, согласны?
— Кажется, согласен, — сказал Александр серьезно.
— Ну вот и прекрасно! — Председатель общества широко улыбнулся, и Александр сразу понял, что сухой, официальный тон предшествующего разговора давался председателю нелегко. — Ну вот и прекрасно, — повторил он. — Идите в отдел кадров, я их предупредил. Ну чего вы так смотрите? Вы что ж, думаете, я хоть минуту сомневался, что вы согласитесь?
И Александр взялся за дело. Он действительно стал штудировать книги, и не только по самбо, но и по педагогике, даже по психологии. Часами сидел, наблюдая, как проводят занятия опытные тренеры. Времени у него хватало — ведь самому ему теперь не приходилось тренироваться. Постепенно он все больше и больше увлекался. У него уже была группа юношей.
С председателем общества договорились, что, как только Александр сдаст экзамены, закончит университет и начнет работать в журнале, он поступит на заочное отделение школы тренеров. Лузгин полностью поддержал эту идею.
— Для меня журналист — мастер спорта, тренер, да еще не только с журналистским, но и с физкультурным образованием, — просто находка. Давайте, Луговой, действуйте. Мы вам все условия создадим.
— Ну, а я? — спрашивала Люся. — Где же будет мое место во всех этих твоих делах?
Они сидели в своем любимом кафе, на пятнадцатом этаже, и смотрели на предпраздничную Москву. Александр пригласил ее сегодня сюда весьма церемонно и торжественно, в присутствии Нины Павловны.
— Я намерен отметить получение моей первой в жизни зарплаты. Не стипендии, а ЗАРПЛАТЫ! Говорят, что это полагается обмывать, и мы с Люсей выпьем по коктейлю.
— Нет! Никогда! — воскликнула Люся с неожиданной яростью. — Слышишь? Никогда в жизни я не буду пить этих проклятых коктейлей! И шампанского! И вообще никогда не буду пить! Слышишь?
Александр опешил. Он не мог понять, что так взорвало Люсю.
— Ради бога... Я же так, пошутил. Я ведь и сам не пью. Будем есть пирожные...
Но Люся уже успокоилась.
И вот они сидели за столиком, и Александр излагал ей свои планы. Теперь это уже не его, это их планы. Теперь уже ни для кого не секрет, что скоро — свадьба.
По вечерам, ложась спать, Люся слышит порой театральный шепот матери, беседующей с отцом.
— Ты забываешь, — говорит она мужу этим шепотом, который слышен, наверное, на лестнице, — ты забываешь, что это наша единственная дочь. Единственная. Или у тебя где-нибудь еще есть? Признавайся!
— Нинон! Как ты можешь, — слабо протестует Петр Федорович.
— Так в чем же дело? Единственная дочь первый раз выходит замуж. Ты это понимаешь?
— Будем надеяться, что и последний, Нинон, — бормочет Петр Федорович. — Но к чему этот разговор? Разве я против?
— Еще бы ты был против! — воинственно шепчет Нина Павловна. Она говорит с той вызывающей запальчивостью, с какой говорят обычно люди, убеждающие не других, а себя. — Значит, телевизор надо? Надо. Магнитофон надо? Надо. Я не понимаю, почему ты возражаешь, ведь для Люсеньки музыка — это все...
— Но я же не возражаю, Нинон, — как слабое эхо, слышится голос Петра Федоровича.
— Еще бы ты возражал! Теперь — сервиз. Это необходимо. Ну где он возьмет это? Он же только начал получать зарплату. А насчет кооператива я тебя не понимаю, Петя, неужели ты не можешь их записать? Ну не надо двух — пусть пока однокомнатная.
— Но у нас ничего не строится, я же узнавал, да и ты сама ходила. Между прочим, Нинон, ты могла с ним быть повежливее. В конце концов Василий Васильевич — не только председатель месткома, он ведь кандидат наук...
— Бездельник твой Василий Васильевич! Детям нужна квартира, а он не может затеять кооператив!
— Что значит «затеять», Нинон? Это так не делается. И потом ведь у нас три комнаты. Разве этого мало? Они будут с нами.
— Да, конечно, — смягчается Нина Павловна, — я буду рядом, они ведь совсем еще молодые. Им нужен совет, помощь, их нужно, наконец, просто оберегать против таких, как твой, например, Василий Васильевич, бездельник! — снова принимая воинственный тон, говорит Нина Павловна. — И вот для этого рядом буду я.