Висенья кричит:
— Дракарис!
И Эйгон впервые отводит взгляд от Рейенис. Но Висенье плевать.
Висенья сжигает врагов, наслаждаясь жаром железа и полыхающей сухой травы. Плечо сводит судорога, и Драконья Королева кашляет кровью, но не перестаёт улыбаться. Крылья маленькой Вхагар хлопают с глухим свистом, однако Висенья всё равно слышит крик Эйгона:
— Ты ранена! Немедленно прекрати!
Но Эйгон больше не властен над Висеньей, и она улетает прочь.
Маковое молоко не помогает, не лечит, не лечат стоны и всхлипы служанок и сестры. К Висенье наведывается Эйгон, заправляет выбившиеся из косы пряди за ухо и целует в лоб. Старшая Таргариен знает, чего хочет её брат, и ухмыляется своим мыслям в голове. Старшая Таргариен кашляет и отворачивается от мужа.
Когда он навестит её в следующий раз, Висенья будет соблазнительна и привлекательна, но не сегодня.
Потому что сегодня она наконец-то лучше.
Лучше их всех.
Искры (Эшара Дейн(/)Джейме Ланнистер)
Эшара привыкла быть прекрасней всех, но ей всё ещё доставляло удовольствие слышать комплименты, чувствовать на себе томные взгляды, получать конвертики с признаниями. Апельсины, привезённые Оберином, пахнут пряностями и песочно-жарким Дорном, и девушка не может сдержаться — впивается в них зубами не разрезав, ощущая горькое послевкусие корки на пухлых губах. Королевская Гавань прогнила насквозь, но краткое напоминание о солнечном доме, пышущем фруктовыми деревьями и цветочными кустами, не даёт леди Дейн окончательно отчаяться и — когда-то это случится, Семеро видят, случится — наложить на себя руки.
Джейме Ланнистер наведывается вечером, и Эшара искренне делает вид, что его не ждёт. Она, конечно же, не укладывала чёрные волосы искрящимся водопадом, не кусала губы, не щипала себя за щёчки, чтоб появился лёгкий румянец и уж точно не заправляла в локоны лучший свой гребень из золота — подарок сира Барристана Сэлми. Да только льву это всё даром не надо; смотрит он устало и безжизненно.
— Надеюсь, я не помешал Вам, миледи, — кивает он, стараясь натянуть улыбку. — Кажется, Вы говорили что-то о травах из Дорна, что помогают от горячки.
— Говорила. Говорила, сир Джейме, и думала, что Вы меня не слушаете. Ах, вот оно что! У льва Ланнистера горячка? — смеётся девушка, пропуская рыцаря внутрь своих покоев. На столе целая сотня всяких блестящих украшений, заколок, сорванных из сада благоухающих цветов, а в комнате стоит приторный запах фруктовых деревьев, и юноша не знает куда деться — голова идёт кругом от всего этого напускного веселья.
— Не у меня, миледи. У моей сестры. Она сейчас в Утёсе Кастерли, ей нестерпимо плохо, а Его Высочество желает видеть меня рядом с собой. Он ни за что меня не отпустит, я это точно знаю. Помогу ей хоть так, — говорит Джейме, и его равнодушный вид сменяется негодованием. Когда дело касается сестры, он перестаёт быть либо саркастически-равнодушным, как на пирах или на людях в общем, либо печальным и холодным, как рядом с Эшарой. Ланнистер всегда другой, когда разговаривает или просто молчит с ней, всегда такой живой, настоящий. Грустный.
В нём уже нет огня, ей не под силу разжечь юношеское пламя, что должно играть в его крови чувственную песню. Иногда в глазах Джейме сверкают лишь искры потухших углей, когда он говорит о своей сестре. Только Серсее Ланнистер это под силу, и Эшара злится, что она впервые не первая, не любимая.
— Держите, — протягивает мешочек с травами фрейлина и молчит пару мгновений. — Пусть Ваша сестра выздоравливает и поскорей приезжает, а то Вы совсем тут изведётесь, мой сир.
«Я не Ваш, моя дорогая. Оставьте», — думает юноша, но вслух говорит:
— Я очень благодарен, спасибо. Надеюсь, Серсея поправится и приедет.
<— Мы все её очень тут ждём, — шепчет Эшара, не думая. Она, конечно, лжёт, но уж лучше видеть в изумрудных глазах искры, а не просто голые угли.
Уходя, рыцарь не оборачивается, даже не останавливается, и девушка надеется, что когда-нибудь ей будет на это всё равно. Но равнодушие — признак углей, а не задорного пламени.
Рейнис — милая и хорошая девочка, и Эшара любит её, как родную дочь, ведь своей у неё нет. И не то чтобы она ставит истекающие горячим воском свечи под ноги Матери, молится до потери голоса и шепчет просьбы Семерым. У Эшары сотни поклонников, что воспевают её в своих пылких письмах, задаривают золотом и сверкающими камнями, роняют слёзы, копья, мечи, клятвы, и она вольна выбирать. Свадьбу сыграют с размахом безо всякого сомнения, а она будет блистать ярче самого солнца, затмевать своей божественной красотой девственную Луну. Да, а потом понесёт ребёнка, непременно понесёт, будет счастлива и согрета в жарких лучах дорнийского светила, сможет нарезать сочные плоды, носить лёгкие одежды и полупрозрачные шелка. Сможет гулять босиком по золотому песку, вдыхать чистый, непрогнивший воздух, залезать на высокие древа и засыпать в высокой траве, зарываясь в душистые растения с головой. Такие мысли разжигают в сердце девушки огонь, страстный и нетерпеливый, но он тут же затухает. Выходить замуж не по любви низко и бесчестно, по крайней мере, к самой себе.