Рейнис ловит суровый взгляд отца. Ох, оттаскала бы её Элия за косы, будь она жива, ох, оттаскала бы! Но Мартелл давно мертва, мертва и пытающаяся сыграть роль доброй мамы Лианна, а значит цепей на ней нет.
— Разумеется, дядя.
Одной капли «Белладонны» достаточно, чтобы Рейнис навсегда перестала дышать.
Принцесса заплетает себе в косы серебряные лилии: они красиво переливаются в каштановых кудрях, отдают лунной невинностью.
Пар, поднимающийся от горячей воды в ванне, не даёт вздохнуть полной грудью. Визерис откидывает голову назад, пытаясь сосредоточиться — Рейнис же ему что-то рассказывает. Кажется, что-то о Джоффри или о Томмене. Кто из них там старший? Может, если не смотреть на любовницу, мысли хоть на краткий миг придут в порядок, перестанут горячей волной сводиться к одному.
Семеро, как же жарко.
Рейнис пылает ярче дорнийского солнца: в её жилах действительно течёт драконья кровь, древняя и горячая. Она впивается в апельсин пухлыми губами, кусая тёмно-оранжевую корку, и нектар струится по её устам и шее. Нет, сосредоточиться точно не выйдет.
— Почему ты молчишь? — спрашивает Таргариен, словно сама не знает. Её красота сегодня не просто ослепительна — безумна. От одной сладкой улыбки хочется кинуться с самой высокой башни Красного Замка.
— Ты сводишь меня с ума, Рей. Так не должно быть, — шепчет Визерис. Тёплая вода и слой душистой пены кажутся сейчас чертовски лишними — Визерис тянется к любовнице за поцелуем.
Она смеётся ему куда-то в губы, потом обнимает за шею и медово тянет:
— Конечно должно. Отец просто идиот, раз женил тебя на этой северной шлюшке, а меня — на розочке Хайгардена. В Пекло их всех.
— В Пекло, — вторит дракон, вглядываясь в тёмные искры в глазах племянницы. Нет, Санса ей и в подмётки не годится. Никто не годится, раз уж на то пошло. Рейнис — самая прекрасная девушка Семи Королевств, даже прекрасней, пожалуй, Мирцеллы, которую прозвали «Светом Вестероса». Плевать, что там шепчут пташки Варису, плевать, что отец скрипит зубами, а их суженные умирают от неразделённой любви. Пускай сгорят в безумном огне. — Давай сбежим?
Смеётся.
— И куда же, Виз? — Рейнис разбивает ему сердце — Семеро, да она им просто играет — одним своим надменно-смеющимся тоном. Визерис давно смирился, что он её любит — глупо врать самому себе, а Таргариены глупостей не совершают.
— В Дорн. Ты говорила, что Дорн — прекрасное место, — слова застывают где-то в глотке. Казалось бы, минуту назад он едва мог заставить себя не рихнуться от желания, а теперь вода кажется остывшей. Что-то словно ускользает из его рук, сыпется, щекочет пальцы и дразнится, как лучик солнца.
Ему хочется ухватиться за ощущение Рейнис, перестать хвататься за её непостоянную тень и её игривый жар.
Визерис облизывает пересохшие губы, понимая, что любовница от него чего-то ждёт.
Он столько раз пытался её убить, поставит окончательное «моя» в её молодой судьбе, что не сосчитать. Но она бы от него и так ускользила, также рассыпалась бы битым витражом, всё равно бы выиграла.
Рейнис всегда выигрывает.
Одного «я люблю тебя» достаточно, чтобы сделать Рейнис своей.
Сбегают они на рассвете.
Рейны из Кастамере (Джоанна Ланнистер, Арья Старк)
Боги грома сегодня бесновались и злились, без умолку гремели своими небесными доспехами и молниями-мечами. С гневом солёные волны ударялись о каменные стены, брызги вперемешку с дождём нещадно колотили по витражным окнам. Яркая вспышка на краткий миг осветила комнату, что тут же погрузилась в непроглядный мрак и духоту.
Джоанна никогда не боялась бурь, даже самых яростных. Дитя Долгой Зимы, принцесса привыкла к густой пелене тумана и града, к раскатам и волнам чуть меньшим крепостных стен. Но эта буря выдалась очень некстати: она острым мечом проводила по раненному сердцу. А ведь они с отцом так любили дышать свежестью громового воздуха, гуляя по берегу моря, готовому к недюжему шторму!.. Девочка в те дни чувствовала себя настоящей королевой, воинственной и немного дикой, как повелительницы за Стеной, которой под силу подченить себе стихию. Один раз она сказала об этом дяде, на что тот фыркнул, провозгласив её «точной копией своей матери в юности». Это было очень остро, но почему-то до жути приятно.
Джоанна откинула спальные меха и встала: никакой надежды на дрёму не оставалось. Жители покидали город, унося с собой пожитки и оставшиеся ценности, а всё что могла предложить им королева — это быстрая капитуляция под покровом ночи. Челядь разбегалась и прятала ланнистерские богатства, хотя основные драгоценности отправились на Север неделями ранее; Драконья Королева уж точно захотела бы их расплавить на монеты. Лишь парочка верных до конца оставались со скорбящей государыней. Сир Герольд Грейджой (или Солёный Бастард, как звали его за спиной) караулил у покоев, но Джоанна всё равно не чувствовала себя в безопасности. Что сумел бы сделать шестнадцатилетний паренёк против древнего огня? Поразмахивать мечом? Покричать боевой клич? Почувствовав ледяной страх, юная львица тряхнула головой и принялась злиться, это помогало куда лучше.