– Иначе? – уточнил Чабан.
– Вас либо завалят… либо я вас ментам местным сдам. Все, разговор окончен, мне лишних трупов не надо. Через два дня жду вашего генерала. Или у него другое звание?
Уточнять ни я, ни Чабан не стали. Что ж – удочки забросили, теперь надо ждать. Или поймаешь рыбку, или она тебя… на самое дно утащит.
– Про оружие забыли? – напомнил бородач.
– Отдадим на выходе, – ответил я.
Если нас сейчас разоружат, то за наши головы никто не даст и ломаного гроша. Бородач ничего не ответил, лишь снисходительно усмехнулся. Похоже, мы заинтересовали его. Продать партию оружия, в том числе три гранатомета, – серьезный бизнес. На покупателя лучше лишний раз не давить. Мы прошли к выходу через бильярдный зал. Внешне все было тихо и спокойно, играла музыка, светились разноцветные огоньки. Около входа стояли пятеро подручных бородатого, среди них и уже знакомые «бычки». Сейчас они стояли, нахмурившись и немного дергая шеями, походили уже не на быков, а скорее на носорогов. Говорят, носороги плохо видят. Но при их весе это, как правило, не их проблемы. Я и Чабан весим значительно меньше носорогов, но проблемы сегодня почему-то оказались у них. Мы вышли на улицу, отошли на солидное расстояние, и лишь тогда ко мне подошел говорливый.
– Возвращаем в целости и сохранности. – Я по очереди протянул ему все три ствола, затем отдельно вернул обоймы.
– Зачем в карман полез? – спросил на прощание «бычок».
– За сигаретами, – честно ответил я.
– С тобой, жердь, у меня разговор не последний, – зло ощерился говорливый. – Ты жди…
На том и разошлись. Я с трудом сдержался, чтобы не врезать этой гниде вторично, поэтому последнее слово осталось за ним.
– Этого бородатого я знаю, – выслушав нас, заговорил Булышев. – Главный администратор бильярдной. Значит, они хотят видеть главного, вас за гонцов, шестерок приняли?
– В Рязанском десантном блатным понятиям не обучают, – ответил я.
– Кто же сыграет роль главного? – спросил полковник.
– Михаил Никандров, – ответил Чабан. – Без него мы никак… А у него тюремный опыт. Хорошо знает спецконтингент. Запросите «добро» у Москвы! – глядя в лицо полковнику, произнес Яков Максимович. – Скажите, что Никандрова целесообразно использовать в оперативной игре. Такое ведь может быть.
Булышев лишь махнул рукой. И в самом деле – сейчас требовался человек с уголовным опытом. Во всяком случае, мы с Чабаном были в этом уверены.
– У нас двое суток, – сказал Чабан. – Никандров отбывает наказание недалеко отсюда, так что утренним авиарейсом…
– Билеты купил? – перебив Чабана, с ехидной усмешкой спросил полковник. – Ладно, убедили…
Руководство Булышева в Москве. Мы – здесь. Иных людей у полковника нет. Человек же с тюремной «академией» и в самом деле должен был сыграть сейчас ответственную роль. Так решили мы с Чабаном.
В открывшуюся кормушку просунулась морщинистая физиономия немолодого, утомленного тюремным бытом вертухая:
– Заключенный Никандров!
Из дальнего темного угла отзываться не торопились.
– Никандров!
И на сей раз в ответ не последовало ни звука.
– Ну хорошо, Никандров! – хрипло и зло произнес вертухай. – Сейчас с тобой Ганс поговорит. У него ты поросем завизжишь!
Ганс из вертухайской братии самый крутой. У него и в самом деле не своим голосом взвоешь, не забалуешься, и никакими словами его не остановишь… Немолодой вертухай щелкнул ключом и отворил камеру.
– Заходи, Ганс! – почти ласково проговорил вертухай.
В камеру вошел огромный головастый ротвейлер, его огромные белые клыки сверкали в полутьме, точно звезды облачной ночью. Ганс был штатной служебной собакой особой резервной группы и предназначался для усмирения тюремных бунтов. Усмирял весьма успешно… Ротвейлер молча, без рыка, двинулся в глубь камеры, передвигая высокими мощными лапами. Вертухай застыл у порога, навострив уши. Однако шума скоротечной борьбы и привычных воплей о пощаде тюремщик не услышал. В камере по-прежнему царила тишина, точно никакой Ганс туда и не заходил. Подождав секунду-другую, тюремщик подозвал своего более молодого сослуживца, и они вдвоем зашли в камеру, держа наготове резиновые палки. Взору их предстала следующая картина – почти двухметровый заключенный Никандров сидел в расслабленной позе на своей шконке, рядом с зарешеченным окном. Рядом с ним в столь же расслабленной позе лежал Ганс, а Никандров неторопливо чесал зверя за ухом. Молодой вертухай аж присвистнул, так и застыв с поднятой дубинкой.
– Что тебе надобно, цыр?[9] – спросил Никандров, продолжая теребить Ганса за ухом.
– Мне ничего, – стараясь сохранить спокойствие, проговорил старший вертухай. – В абвер[10] тебя требуют!
Пару секунд Никандров сидел неподвижно, затем отпустил ротвейлера, поднялся со шконки и направился в коридор.
Заключенный Никандров высок, худ, но при этом мощен. Лицо у него костистое, вытянутое. Мерином не назовешь, а вот Кентавром в самый раз. Миша Никандров в десант попал более десяти лет назад, во время срочной службы. До этого же он получил вполне мирную профессию специалиста по техническому обслуживанию и ремонту автомобилей и их двигателей. Однако, попав в ВДВ, в подразделение Чабана, понял, что у него другое призвание. Окончил школу прапорщиков, вернулся в спецназ. Такие, как Михаил, скупы на слова, но щедры на дела. В этом можно было убедиться неоднократно за почти десять лет службы. В начале 2002 года Никандров получил тяжелое ранение. Боевики напали на колонну срочников из мотострелковой роты. Те как могли отбивались, помощи через эфир просили, а потом и вовсе затихли. А где ее, помощь, взять? Как всегда, негде. Перебрасывать спецподразделения нужно было часа три, не меньше. Поблизости были лишь Кентавр и трое контрактников. Они-то мотострелков-первогодков перебить и не дали. Бой был жарким, но боевикам пришлось отступить.
Никандрова поначалу определили в «двухсотые», то есть в покойники. Так основательно он был посечен осколками мины, пущенной из миномета. Тем не менее военврач сумел нащупать пульс, махнул рукой, чтобы грузили вместе с тяжелоранеными, то есть «трехсотыми».
– Выживет? – спросил капитан Малышев.
Военврач второй раз махнул рукой.
Кентавр выжил. Однако с десантом пришлось распрощаться. Демобилизовался по ранению, вернулся в родной город, на работу устроился по гражданской специальности – автомехаником. Жил-поживал себе Кентавр спокойно, никого не задевал. Так бы до старости и дожил в спокойствии, но нашлись те, кто тронул его. Точнее, его шестнадцатилетнюю племянницу. Как-то вечером пришла домой в порванном платье, со слезами и кровоподтеками по всему телу. Кентавр самосудом сразу заниматься не стал, доверил дело милиции. И те довольно быстро отыскали насильников. Вот тут-то все и началось. Не так, как в фильме Говорухина «Ворошиловский стрелок», а куда круче. Насильниками оказались сынок местного олигарха и сынок руководителя службы безопасности олигарха, бывшего фээсбэшного полковника. Олигарх тот был весь синий от татуировок, из бывших уркаганов, сам когда-то мотал срока по 117-й, 206-й и 146-й.[11] Баклан и отморозок в чистом виде. Сынка таким же воспитал… И взялись папаши за племянницу и ее мать (сестру Кентавра). Требовали, чтобы не только заявление из ментуры забрала, но еще и публично извинилась за клевету. Иначе… Олигарх с улыбочкой пообещал продать Таню Никандрову знакомым чеченцам. Фээсбэшник-телохранитель утвердительно кивнул… Милиция лишь руками развела. Один добрый пожилой мент порекомендовал и вовсе из города подальше уехать. Тяжело вздохнув, Кентавр отправился в загородный коттедж к господину олигарху. Коттедж был четырехэтажным, что оказалось очень плохо для его хозяина и семьи фээсбэшника. Всех четверых Кентавр выбросил из окна четвертого этажа. Олигарх, фээсбэшник и его сынок сломали себе позвоночники и оказались навечно прикованными к койке. А отпрыск олигарха и вовсе на тот свет отправился.
11
117-я, 206-я, 146-я статьи бывшего УК – изнасилование, хулиганство и разбойное нападение.