Они шли минут двадцать, огибая гребень горы, по едва заметной оленьей тропе прямо через вереск, пока Адам не увидел издали внизу мерцание костра. Когда они спустились ниже, запахло мясом. Оленина, определил он, и у него потекли слюнки. Он не ел с обеда. Он перестал думать о пустой холодной кухне в своем доме, сконцентрировав внимание на новых друзьях.
Когда они достигли места назначения, он слегка помрачнел. Это была всего-навсего круглая полуразвалившаяся лачуга, с тростниковой крышей, скрытая в извилине холма у ниспадающего ручья. Костер, который он увидел, когда они подошли ближе, поддерживался женщиной, по виду — матерью Брид и Гартнайта, которые, как он догадался, были братом и сестрой. У женщины, высокой и худой, но очень стройной, что стало ясно, когда она выпрямилась, перестав мешать кочергой поленья, на которых готовилась в горшке пища, были такие же темные волосы, как и у дочери, и такие же светло-серые глаза. Отбросив самодельную кочергу, она приветствовала его немного застенчиво, и, указав на меховой плед, расстеленный на земле, пригласила сесть. Брид сказала, что ее зовут Джемма. Он видел, что Гартнайт пошел к ручью смывать с рук пыль от камня. Брид также скрылась в хижине. Чуть позже она вернулась с четырьмя тарелками и буханкой хлеба, который она разломила на четыре части и положила на тарелки у костра.
Еда, которой его угостили, была, по его мнению, лучшей, какую ему довелось есть в своей жизни. Хлеб был жесткий и ароматный, густо намазанный сливочным маслом. С ним они ели — руками — оленину, разрезанную на четыре порции острым, как бритва, ножом Гартнайта, форель, приготовленную над огнем на тонких ветвях, и белый сыр в головках, который сильно крошился. Затем был подан новый хлеб, с которым они ели жирную подливку. В качестве питья использовали то, что Адаму, никогда в жизни не потреблявшему алкоголя, показалось своего рода вересковым пивом. Загипнотизированный костром, пищей и улыбками молчаливых спутников, он обильно выпил и через несколько минут, прислонившись к бревну, заснул крепким сном.
Он проснулся от прикосновения руки Брид к его колену. Мгновение он не мог понять, где находится, но затем понял, что по-прежнему на свежем воздухе. К удивлению, он обнаружил, что лежит, плотно завернутый в тяжелое шерстяное одеяло. Волоски шерсти были пропитаны росой, когда он сел и начал разматывать одеяло, но внутри ему было тепло и сухо.
— А-дам. — Ему очень нравилось, как она произносила его имя, осторожно, игриво, будто слово было французским. Она указала пальцем на небо. К своему ужасу, он увидел полоски предрассветного зарева над холмом. Он отсутствовал дома всю ночь. Отец убьет его, если узнает об этом. В испуге он поднялся на ноги.
Позади Брид склонилась над ярко горящим костром ее мать. В котелке, подвешенном над ним, что-то кипело. Он принюхался, и Брид хлопнула в ладоши. Она кивнула и, взяв глиняную чашу из рук матери, положила туда ложкой жидкую кашицу. Приняв у нее чашу, он понюхал, попробовал содержимое и обжег себе язык. По сравнению с его обычным завтраком еда была несколько безвкусной, не то что накануне вечером, но он насытился, и, когда Брид повела его назад дорогой, которой они пришли сюда, он был в сравнительно приподнятом настроении.
Плита с крестом вновь была окутана туманом, когда они прошли рядом с ней, и, двигаясь по склону холма, он остановился и взглянул вниз на свою долину, все еще окутанную мглой. Брид указала на нее пальцем с легкой улыбкой, и Адам отошел от нее.
— До свидания, — сказал он. — И спасибо.
— До свидания и спасибо. — Девочка нежно повторила слова. Помахав рукой, она повернулась и исчезла в тумане.
Дом пастора холодным предрассветным утром выглядел уныло. Из труб не поднимался в небо дым, а парадная дверь была заперта. Нервно кусая губы, Адам бесшумно бежал, огибая дом сбоку, задыхаясь и молясь, чтобы кухонная дверь была открыта. Но она оказалась закрытой. Он в нерешительности постоял несколько мгновений, вглядываясь в пустые окна в задней половине дома. Страшное несчастье возвращалось. Сдерживая эмоции, он повернулся и побежал назад в сторону улицы.
Дом пастора, возможно, спал, но в деревне кипела жизнь. Сладкий запах горящего дерева заполнил воздух, когда он появился на Бридж-стрит, вошел в калитку дома Джинни Бэррон и нерешительно постучался в дверь. Стук сопровождался злобным собачьим лаем.
Через несколько секунд Кен, дородный муж Джинни Бэррон, открыл дверь. У его ног суетилась хорошенькая колли, явно радуясь встрече с Адамом, который нагнулся и потрепал ее по шее. Когда-то собака принадлежала ему. Но по каким-то непонятным для Адама причинам отец возражал, чтобы у сына был любимец, и щенка отдали Джинни. Кен смерил Адама хмурым удивленным взглядом, а затем повернулся и выкрикнул через плечо: