— Бертран также сказал, что ищет писца, а у меня на этот счет есть предложение, — продолжил Арнауд, остановив кружение жены и усадив Клеменс на табурет. — Надо будет перемолвиться не только с Харви, но и Александром.
Клеменс — глаза ее блестели счастьем — прижала к груди руку мужа и сказала:
— Со времени нашего побега мне так легко и радостно еще не было!
Арнауд засмеялся приятным глубоким смехом.
— Да и мне тоже…
— А можно я расскажу все Алексу? — спросила Манди. — Все равно ведь надо отнести ему плащ. — И она подхватила сверток. Наверное, родители хотели бы остаться вдвоем, да и сама она не могла сдержаться и не выговориться, не вылить чувства и мысли, которые переполняли все ее существо.
— Да, иди, — ответил Арнауд, не отрывая взгляд от жены.
— Только не слишком задерживайся, — предупредила для приличия Клеменс. Улыбка не покидала ее лица.
— Ну конечно же, мама, не буду! — весело пообещала Манди и, перекинув плащ через руку, помчалась по лагерю.
Воздух был переполнен запахами пыли, паленого рога и раскаленного железа (в передвижной кузне перековывали коней); чуть дальше располагалась палатка, откуда плыл дразнящий запах поджаренного мяса и лука. Все вокруг шумело: крики зазывал и разносчиков, веселая перебранка рыцарей, звон металлической посуды и стук молоточков ремесленников и молотов кузнецов; и лязг оружия — глуховатые удары стальных лезвий и наконечников о дерево щитов. Это была жизнь, которую вскоре придется покинуть навсегда, и, несмотря на опасения и неуверенность, Манди знала, что так и будет.
Тут ей пришлось остановиться, поскольку дорогу перегородила группа всадников. Какой-то лорд с женой в сопровождении двух оруженосцев, вооруженных слуг и какой-то девицы.
Лорд ехал посредине; на вид — лет тридцать, рубиново-красная шелковая туника облегала заметный животик, красноречиво свидетельствовавший об излишне сытой жизни. Леди была в подчеркивающем ее стройность платье из шелка цвета утренней волны, расшитого мелкими золотыми цветочками. Лицо скрывала тонкая вуаль, прихваченная тонким золотым обручем; из-под нижнего края вуали выглядывали волосы, светлые, как свежее масло. Восседала она верхом на красивой, почти совсем белой кобыле; роскошную сбрую украшало множество маленьких колокольчиков.
Примерно так пел Александр в своей балладе о королеве фей, с которой встретился на травянистом холме однажды странствующий рыцарь — и стал ее рабом на целых семь лет…
Кавалькада проехала, а Манди все задумчиво смотрела вслед… И, сжав плащ огрубевшими от работы руками, она поклялась себе, что однажды проедет на ослепительно белом коне, и дивные щелка будут ласкать ее ароматную кожу…
В шатре Александра, естественно, не оказалось. Расспросы в нескольких палатках направили ее к берегу реки. Там мамаши, которые стирали белье и приглядывали за малышней, резвящейся на мелководье, указали направление.
Вскоре Манди увидела его: Александр устроился в тени на низко склоненном стволе ивы. Рукава рубашки были закатаны выше локтей, шнурок ворота рубашки распущен. Он писал, время от времени делая паузу, — наверное, подыскивал слова; невидящий взгляд устремлялся в пространство, а пальцы левой руки мяли комочек воска.
Будто почувствовав ее пристальный взгляд, он перестал писать, повернулся и, увидев ее, улыбнулся.
— Госпожа Манди!
— Ваш новый плащ готов, — сообщила она, подходя и раскладывая обновку на траве. — Жаль, конечно, что до зимы… — Она выразительно посмотрела на раскаленное небо, — он вам не понадобится.
Александр живо отставил бювар, подошел, осмотрел плащ и восхитился:
— О, как это мне понадобится, и я с благодарностью буду вспоминать день, когда он был мною получен, и уверен, что самый холодный день покажется теплее, — сказал он высокопарно и склонился в галантном поклоне.
Манди покраснела от удовольствия.
— Мы шили вместе… А эта вышивка — моя.
— И прекрасна, как вы сами. Любой знатный лорд почел бы за честь завернуться в такой плащ.
Зардевшись от комплимента еще больше, Манди присела на травку и, отщипнув стебелек, сказала:
— Но я разыскала вас не только из-за плаща.
— Вот как? — Он аккуратно пристроил рожок, чтобы не пролились чернила, отер кусочком полотна перо и повернулся к ней.
Она рассказала, что отцу предложили после Праздника Урожая поступить на службу к Бертрану де Лаву и что есть возможность и для них с Харви.
— Ваш отец знает его?
— Не думаю… Папа никогда раньше не упоминая это имя. А почему вы спрашиваете?
Александр пожал плечами.
— Обычно на службу приглашают людей из семейств, с которыми связаны родственными или хотя бы вассальными узами. Да и то требуют рекомендаций…
Манди неодобрительно нахмурилась.
— Но и ничего плохого о бароне не говорят. Дареному коню в зубы не смотрят.
— Но это может быть и вербовка дружины для мятежа, — парировал Александр, но покосился на Манди и сказал мягче: — Но если это настоящее предложение, то новость превосходна. Стол и кров на всю зиму!
Манди помолчала некоторое время, никак не в силах решить, что лучше: остаться здесь или уйти с тенью обиды на челе. Победило первое: ведь в узорчатой тени ив у реки так приятно и так не хочется возвращаться под раскаленную сень душного шатра.
— Что вы пишете? — спросила она, меняя тему разговора, и почесала голову сквозь плат.
— Так, ничего особенного, завещание одного рыцаря. — Он кивнул. — Вы можете снять это, если хотите. Я никому не скажу.
Манди колебалась: конечно, она хотела сбросить ненавистный плат, освободиться от жаркой тяжести, вызывающей зуд. С точки зрения здравого смысла глупо закутываться в такую погоду, но с точки зрения морали все обстоит иначе…
— Никто же не увидит, — улыбнулся Александр, — а то лицо раскраснелось, как вареная лососина.
Эти слова оказались решающей каплей. Манди вовсе не хотела напоминать собой вареную лососину и немедленно сдернула надоевший плат с головы. Длинные бронзово-каштановые волосы растеклись по плечам, один завиток лег на влажный лоб.
— Вот так намного лучше, — усмехнулся Александр.
Манди помяла в руках плат, затем перевела взгляд на плавно текущие мутные воды и сказала негромко:
— Когда, я вас разыскивала, то встретила компанию… Прекрасную компанию, приехавшую посмотреть турнир… Там была дама в платье из дивного щелка, такого тонкого, что просвечивал, а вуаль была еще тоньше, будто сделана из крыльев мотыльков… И она посмотрела прямо на меня, сверху вниз, и я чувствовала себя замарашкой, серым воробушком…
— Вы вовсе так не выглядите, — сказал галантный Александр.
Манди откинула волосы со щек и выпрямилась.
— Моя мать была рождена в роскоши знатного и богатого рода. Шелка, драгоценности, прекрасные лошади… и однажды она отказалась от всего и сбежала с моим отцом. Не думаю, чтобы я так поступила.
Александр задумчиво посмотрел на нее и спросил:
— Вы действительно так этого хотите — шелка, украшения, прекрасные лошади?
— Ну конечно же, — сказала Манди тоном, в котором не чувствовалось ни капельки сомнения. — Вечерами, когда я не могу уснуть, то лежу с закрытыми глазами и мечтаю обо всем этом… Одежды из редчайших тканей, и кто-то другой потрудился над тысячами мельчайших стежков. Служанки приносят воду, стирают, готовят изысканную еду… У меня гладкая, мягкая, ароматная кожа; и вот с комнатной собачкой я восседаю в окружении пуховых подушек и лакомлюсь засахаренной сливой и миндальными цукатами. А потом я выезжаю на испанском скакуне, и мужчины восхищаются моей красотой и изяществом и усыпают цветами путь…
Манди наклонилась, расстегнула и сбросила башмаки. На поверхности воды заманчиво мерцали блики. Присев на самый бережок, девушка с наслаждением опустила ноги по щиколотки в прохладный поток.