Харви очень хотелось ударить мерина в бока и проигнорировать этот жест, но вопреки здравому смыслу он все-таки натянул вожжи. На этой местности погонять лошадь было опасно, ему все еще снились кошмары о Солейле и ужасный хруст раздробленной кости.
Алкмунд догнал его, и Харви заметил, как высоко поднимается его грудь, а глаза его лихорадочно блестят, но их голубизна была ледяной, а не горячей.
— Я должен поговорить с вами, — сказал Алкмунд. — Я очень боюсь, что у вас могло сложиться неверное представление о Кранвелле.
— Неверное? — воскликнул Харви. Тон его был, возможно, напрасно таким мстительным, но он не мог ничего с собой поделать.
Взгляд через плечо, когда он вдохнул, собираясь заговорить, спас ему жизнь. Короткое копье, которое Алкмунд занес над его головой, лишь слегка задело щеку, содрав кожу вместо того, чтобы разбить кость.
Харви закричал от внезапного нападения. Оно пришлось на его больную сторону, что обезоружило его. Мерин, от неожиданности и испуга выкатив глаза, завертелся и резко присел на задние ноги.
Харви старался сохранить контроль над лошадью, когда Алкмунд снова напал на него. Харви поднял руку, чтобы блокировать удар, и острие копья только чуть оцарапало, но древко сильно ударило по запястью. Было больно и горячо, и сразу начала неметь рука.
«Он убьет меня, — подумал Харви. — Если я не остановлю его, он меня убьет, и кто узнает об этом?»
Мысль о собственном трупе, брошенном в лесу на растерзание волкам или разлагающемся, так и не найденном в неглубокой могиле, пока деревенские свиньи не откопают его, родила в нем панику, за которой тут же последовала волна ярости и отвращения.
Господи, он ведь был солдатом, прежде чем стать монахом! Он не собирался позволить этому чудовищу убить себя.
Туго натянув поводья, Харви увернулся от следующего удара копья, схватил Алкмунда за запястье здоровой рукой и изо всех сил вывернул ее. Алкмунд закричал и выронил копье. Движение Харви выбило обоих из седел, и они упали на землю в сплетении рук и ног. Нож Харви при падении выскользнул из-за пояса и скрылся в снегу.
Рыча сквозь зубы, Алкмунд поднялся на ноги и выхватил из ножен на поясе нож. Снежинки блестели на его голове, тая на тонзуре.
С перекошенным ртом он склонился над задыхающимся Харви.
— Меня будут искать, — сказал Харви.
Сердце его сжималось от страха, но на грани смерти разум его был ясен как никогда.
— И ничего не найдут. Эти леса печально известны своей опасностью.
— Совсем нет. Всего этого я и ожидал, — ответил Харви.
— Не тратьте силы зря, чтобы убедить меня в этом.
Он прищелкнул языком на лошадь и ударил ее в бок. Когда мерин отошел, Харви сказал Алкмунду, что своим падением тот обязан семейству де Монруа.
Харви тем временем нащупал протез; деревяшка удерживалась только одним ремешком — другой порвался еще осенью.
— Вы лжете, — отрезал Алкмунд, но в его глазах блестел ужас.
— Вы знаете, что нет. Почему же тогда Кентербери решил вмешаться в дела Кранвелла?
— Тогда кто разболтал?
Нож угрожающе приближался, блики света блестели на лезвии.
Харви осторожно высвободил второй ремень и обвил пальцами макушку протеза. Все это время он смотрел на Алкмунда, не желая, чтобы тот увидел движение его пальцев, не желая, чтоб тот ударил его.
— Вы помните Александра де Монруа?
Оцепенение обострилось, почти превратившись в страх.
— Конечно же, я его помню, — прорычал Алкмунд. — Полуязыческое отродье, с запахом ада, витающим вокруг него. Если он ваш свидетель, то вы — дурак!
— Сейчас он один из рыцарей Уильяма Маршалла, и ему улыбается удача, — тихо сказал Харви, выжидая момента, крепко сжав пальцы. — Я могу поручиться за него перед Хьюбертом Уолтером Кентерберийским, так как знаю о нем все. Понимаете ли, я Харви де Монруа, его брат.
Глаза Алкмунда расширились. Блеснул клинок, но Харви мгновенно выдернул деревяшку и подставил под удар. Сталь столкнулась с деревом, и нож засел в дубовом протезе Харви. Харви занес свой протез с воткнутым в него оружием и изо всей силы ударил им по голове Алкмунда, изо всей силы, которая когда-то делала его таким могучим бойцом.
С выражением полного ошеломления Алкмунд свалился. Несмотря на силу удара, нож все еще оставался воткнутым в дерево — в подтверждение собственной ярости Алкмунда.
Опираясь на самодельное орудие, Харви на одном колене подполз к приору. Алкмунд уставился на него. Из его ноздрей и одного уха текла кровь, а в голове, как гигантский отпечаток большого пальца, была небольшая вмятина.