– Как ты назовешь ее? – спросил я почему-то шепотом.
Учитывая, что последние несколько часов мать кричала на весь лес, понижать голос не было смысла, но казалось очень важным.
– Персефона, – точно так же, шепотом, ответила мать.
И я понял, что пропал. Ни за что на свете, никогда я не смогу убить их. Сущность поработила и меня. Сторона добра потеряла еще одну душу. Но в тот момент мне было совершенно плевать, потому что на меня смотрели две самые прекрасные пары глаз во всех мирах. И я знал, что буду защищать их, чего бы мне это ни стоило.
7
837–857 годы эпохи Каменных драккаров
Клио – так звали мать Персефоны – умерла через неделю после родов. Не помогли ни лучший знахарь, ни шаман региона. Испуская дух, все, о чем она просила меня, – это защищать ребенка. Я пребывал в смятении. Только я встретил женщину, с которой разделил самый яркий момент в своей жизни, и уже через неделю предал ее тело земле. Впервые мне было так больно, и боль эта не имела ничего общего с той, какую приходилось испытывать раньше. За свою долгую жизнь я ломал конечности, в Империи мне проводили операцию по иссечению аппендикса, я рвал связки и ранил плоть. Все это было неприятно. Впервые за долгие годы я был цел, но внутри все болело.
На руках у меня остался небольшой сверток с младенцем. С сущностью. Сущность смотрела на меня ясными серыми глазами Клио, и я понимал, что сделаю что угодно, лишь бы она выжила, увидела жизнь и могла смеяться.
Я решил спрятать Персефону прямо под носом у Верховного. Так мне казалось надежнее всего. Я долго искал и нашел в регионе Посейдона семью, которая на днях потеряла младенца. Они с радостью взяли девочку на воспитание. А мои щедрые ежемесячные вложения сделали меня близким другом Доминики и Альберто. Не знаю, что они думали обо мне. Возможно, что Персефона – мой ребенок и я скрываю ее от клана. Я притворялся немым рядом с ними и открывал рот, только когда оставался с ребенком наедине.
Мне часто удавалось брать Персефону на рыбалку. Скоро она освоила промысел с удивительной сноровкой. Я практически был уверен, что знаю, чем она займется, повзрослев. Но мне не хотелось думать о том, что будет, когда она станет старше. Наши отношения были простыми и понятными. Я не вводил ее в заблуждение и сразу объяснил, что не знал ее отца. И рассказал Персефоне все, что помнил о ее матери, а это были весьма скудные сведения. Боль от потери Клио стихла и почти не беспокоила. Тем более Персефона росла ее точной копией. Тонкая, выносливая, юркая. И только лишь светлый лен волос отличал ее от матери.
Конечно, я не мог наблюдать за взрослением девочки постоянно. Мне нужно было играть в верного сподвижника Верховного. Я был готов на всё. Сообщал ему ложные сведения о родившихся детях, говорил, что выслеживаю их, и приносил ему слезы сущности, когда докладывал об очередном убийстве, которого не было. Теперь я думал, что провидение толкнуло меня собирать кристаллы прежде. Каждый раз, когда я врал о том, что устранил еще одну ипостась сущности, кристаллы служили хорошим доказательством.
Я не хотел думать, что́ буду делать, когда слезы закончатся. А они обязательно закончатся: мне приходилось видеть не так много смертей в прошлом. Верховный всегда старался все сделать сам. Удивительно, как он до сих пор не вызвался сопровождать меня ни разу с тех пор, как родилась Персефона. Но мне казалось, что он был занят чем-то другим. Чем-то более важным для него. Потому что мои объяснения повелитель слушал невнимательно, постоянно размышляя о чем-то. Почти все свое время Верховный проводил в мире Яви.
Вникать в причину моей удачливости не хотелось. Тем более у меня и без того было много забот. А потому встречи с Верховным превратились в быстрые скомканные разговоры, повелитель забирал у меня кристаллы и почти сразу же прощался. Мне это было на руку.
Иногда я беспокоился о том, что стал небрежным, но были вопросы поважнее, поэтому все дела с Верховным я делал наспех, желая поскорее вернуться в Империю. На шестнадцатом году жизни Персефона начала вести себя странно.
Мы давно стали добрыми друзьями, и я мог сказать, что она любила меня. Мы могли говорить обо всем на свете. Я научил ее всему, что знаю и умею, а она крепко хранила мою тайну о том, что я мог говорить, хоть и был взрослым Путешественником. Мы общались всегда наедине, а при людях она жестикулировала с особенно хитрым видом, как бы говоря: «Видишь, я соблюдаю правила этой игры». Я обожал ее, баловал и носил на руках.